Глубокий рейд

— Ладно, — он полез в карман. Но деньги достать не успел, к ним подошла Елена и, заглянув в их чашки, позвала Лену молодую.

— Елена, — сказала он весьма требовательно. — Кофе нам принеси.

И присела к ним за стол.

Женщины тут же начали болтать так, как будто они знали друг друга лет десять. Говорили об одежде, о гостинице, а ещё, как бы между делом, Мурашкина сказала им, что они прекрасная пара. Юнь просто цвела, слушая её. Хозяйка модного магазина была красива и обаятельна, а ещё она была… шикарна, словно жена войскового атамана. Елена умела себя подать и быстро расположила к себе не только его подругу, но и самого прапорщика. Хотя он понимал, что весь её шик, и этот её магазин со шлюзами на входе, и кофе как-то связаны с промысловиками.

Она была явно состоятельна, уверена в себе, но ничего про себя не рассказывала. И тут Юнь, стараясь произвести на новую знакомую впечатление, и говорит:

— Ой, как хорошо иметь такой магазин, свежо, чисто, одежда красивая, не то что у меня.

— А у тебя — это где? — интересуется Мурашкина.

— У меня чайная в Болотной, водка, табачный дым да пьяные казаки с утра и до вечера.

— О, — Елена удивилась. — У тебя есть чайная? — кажется, она чем-то заинтересовалась.

— Да, есть, я сюда и приехала посуды новой купить, — отвечала Юнь.

И тут Мурашкина и говорит ей:

— Юнь, послушай… — она делает паузу, словно обдумывает, как сказать что-то не очень простое. — У меня есть одна знакомая…девочка. И она попала в неприятную ситуацию.

— И что? — живо интересуется подруга Саблина.

Елена помолчала… Тут как раз девица принесла им три чашки кофе. Мурашкина взяла свою чашку, поглядела на Саблина и, когда её помощница ушла, всё-таки решилась:

— В общем, одной девушке нужна помощь, ей всего шестнадцать, но, как говорят, молодая да ранняя… Она связалась с одним из высших казацких офицеров, закрутила интрижку…

Тут даже Саблину стало интересно, в чём дело, а уж Юнь и вовсе сидела с открытым ртом. А Елена продолжала:

— Ну, и эта их связь всплыла, тут у нас в станице ничего нельзя скрыть, сами понимаете…

Понимаем, понимаем: Юнь кивает.

— … и вот эта девочка… В общем, теперь жена того казачьего офицера её со света сжить пытается. И другие её товарки ей во всём этом помогают, — она глядит на Юнь. — Ну, ты понимаешь, эти казачьи жёны…

— Ой, даже и не начинай, — подруга Саблина её прекрасно понимала, — клубок сколопендр.

— Точно, точно, — соглашалась с нею Елена, — клубок сколопендр. Так вот, они эту девочку хотят угробить, и… — Мурашкина снова делает паузу, — я тут подумала, может, ты могла бы той девочке дать работу? Хоть самую простую, хоть на полгода, пока тут всё утрясётся. Хоть официанткой, хоть посудомойкой… Она на всё согласится, ей просто деваться некуда. А девочка хорошая…

— Ну ладно, — сразу соглашается Юнь, — пусть приезжает в Болотную, найду ей работу. Но сразу скажи ей, Елена, что работа у нас не очень лёгкая, весь день на ногах, а казаки иной раз и руки распускают, могут и по заду хлопнуть. Пьяные же…

— Ничего, будет ей наука, — заверила её Елена. — Может, и поумнеет немного там у вас.

— Поумнеет, — говорит Юнь. — У нас в Болотной жизнь не сахар, там все с детства умнеют.

Потом Мурашкина рассказала им всю историю несчастной девушки в подробностях, и про то, как она связалась с полковником, и про то, как её теперь травят в станице, но Саблину уже было это не интересно. Он просто утопал в мягком диване и смотрел, как болтают две красивые женщины.

А когда в магазин заглянула ещё одна покупательница, они наконец ушли оттуда и пошли по улице. Юнь буквально висла на его руке и болтала без умолку. Саблин и вспомнить не мог, когда он ещё видел её такой счастливой. Там, у себя в чайной, она себе такого не позволяла. Даже когда любила его, и то делала это так, как будто занималась серьёзным, ответственным делом, в котором нет мелочей.

И когда они проходили мимо одного магазина, Саблин потянул её в сторону шлюзовой двери:

— Давай зайдём.

— Куда? — удивилась она. — В ювелирный?

— Да, — коротко ответил он.

Юнь… ну конечно, она не возражала, а ещё крепче вцепилась в его руку.

За дверью шлюза их встретил лысоватый мужичок, он, как и все тут в Преображенской, улыбался им, как лучшим друзьям:

— Прошу вас, прошу, господа, проходите. Чем я могу вам помочь?

— Да вот… — Аким не знал, как правильно сказать… — Хочу купить ей украшение какое-нибудь.

Юнь притихла, но глазки её уже шарили по стеклянным прилавкам, где были рассыпаны и кольца, и серёжки, и цепочки. И всё серебро, золото, камни разные.

— Госпожа казачка желает кольцо или, может быть, серьги? — интересуется мужичок всё с той же улыбкой.

«Казачка». От такого обращения Юнь просто расцвела. И, глядя на Акима, ответила:

— Вот он решит.

И тогда Саблин говорит продавцу, упирая палец в стекло:

— А вот этот браслет сколько стоит?

— Серебро и золото, отличный выбор, господин казак, он стоит семь рублей двадцать копеек.

«Ишь ты… Семь двадцать! Немало…».

Это было больше, чем рассчитывал Аким. А мужичок, увидав его заминку, тут же сообщил: