Пока Фаддей Григорьевич разговаривал с Горновым, первый взвод второй роты под командованием молодого, но осторожного командира, прозванного в отряде «рыжей лисой», окружил здание школы-семилетки, в которой находилась большая часть вражеского гарнизона. Одновременно с этим окружили здание волостного правления — бывший сельсовет. Партизаны, знавшие село, как свои пять пальцев, бесшумно и без лишней суеты до боя заняли наиболее выгодные места. На предполагаемом пути бегства итальянцев к городу установили пулемет. Ударные группы в составе трех — пяти человек, вооруженные связками гранат и автоматами, придвинулись почти вплотную к тем домам, где располагались оккупанты. В мглистой дымке рассвета Волков, бывший возле школы, отлично видел фигуру часового у крыльца. Часовой расхаживал взад-вперед, иногда останавливался и прислушивался. Перевалившись с живота на бок, Волков достал ракетницу и выстрелил. Распарывая серую мглу, ракета взвилась вверх и стала падать, заливая все вокруг синевато-бледным светом. В разных концах села послышались выстрелы. Часовой у школы упал, срезанный автоматной очередью. И сейчас же в окна школы полетели связки гранат. Оттуда метнулись клубы дыма, пламя, человеческие вопли. Голос, полный животной боли, тянул «и-и-и-и!» мучительно и бесконечно, пока его не оборвал новый взрыв.
Спокойно встречавшее за минуту до этого рассвет село сразу проснулось и зашумело. Застучали автоматы, заахали взрывы гранат, всплеснулись крики и стоны.
Школа загорелась; полураздетые солдаты, выскакивая, тут же попадали под пули партизан. На другой стороне улицы, чуть наискосок, здание бывшего сельсовета щетинилось колючими снопами автоматного огня. Откуда-то с крыши бил пулемет, и партизаны отошли от школы.
Дальнейшее произошло быстро. Итальянцы, не ожидая натиска со стороны партизан, стали беспорядочно отступать за село, стремясь пробиться в город. Их встречал огонь поставленного на дороге пулемета, и они шарахались в стороны, падали, расползались по кустам. Бой кончился.
Партизаны потеряли всего три человека убитыми, но Волков был зол. Дело в том, что не удалось взять Филимонова; староста в одних кальсонах успел удрать в поле. Два партизана, которым было поручено взять его, стояли сейчас перед Волковым и неловко переминались с ноги на ногу. У Волкова были разбиты губы; виновник этого, молодой итальянский офицер, стоял тут же, бледный и тонконогий, в одном белье и в сапогах на босу ногу.
Волков, разговаривая, шепелявил, матерился и сплевывал кровь. Со всех сторон к сельсовету подводили пленных, сносили трофейное оружие и боеприпасы. По всему селу хлопали двери, сновали разбуженные боем ребятишки. Волков распорядился часть зерна раздать населению, а все остальное облить бензином и поджечь. Скоро церковное здание, превращенное немцами в склад, стало извергать из всех окон и дверей клубы ядовито-желтого дыма.
Всходило солнце. Пленных повели за околицу, на берег речки. Полураздетый офицер, щурясь, последний раз глядел на пламеневший горизонт над чужими холмами.
Некоторым партизанам посчастливилось, и они смогли забежать домой. Истосковавшиеся жены льнули к мужьям, вдыхали терпкий запах давно не стиранных рубах. Целуя, шептали:
— А если видел кто? Со света сживут ведь потом…
— Не бойся… Я огородами… А где сынка?
— Бегает где-то…
Вздохи. Сильные руки и жадные губы. С берега речки доносилась стрельба.
Над селом предутренняя свежесть. Когда итальянский офицер увидел в пяти метрах от себя поднятые автоматы, он облизнул сухие губы и хотел что-то сказать, но не мог.
Партизаны ушли из Веселых Ключей перед полуднем. Прощаясь с пасечником, Горнов сожалеюще произнес:
— Да… Это все уже известно… Ну, ладно…
Старик, глядя куда-то поверх головы собеседника, сказал сурово:
— А чего вы с ним цацкаетесь… Дурную траву — с поля вон… По-моему, стало быть, так.
Плескалась река. В лодки грузилось захваченное оружие, на сельском погосте хоронили убитых партизан. Залп, другой, третий…
Борьба шла не только в открытую — шла она незаметными и невидимыми путями. Не только на уничтожение, но и за людские души шла ожесточенная борьба.
Выполняя задание, Виктор приобретал опыт очень трудной, требующей большой самостоятельности и смелости работы, привыкал к настойчивости и выдержке. Начав с Веселых Ключей, как и было разработано по плану, он все дальше углублялся в равнинную, степную часть области. Очень помогало то, что села-соседи обязательно были связаны друг с другом родственными отношениями. Юноша передвигался из села в село по точным адресам и тянул за собой как бы невидимую чувствительную нить, которая затем должна была выполнять роль телефона.
Весенняя распутица застала его в большом овражистом селе Хомутове и приковала на две недели к одному месту. Жил он у кривого мужика Прокопа Астафьева под видом племянника, днем на всякий случай никуда не показывался и отсиживался в небольшой горенке с земляным полом.
Астафьева порекомендовали юноше еще в Зорянке, в селе, из которого Виктор перешел в Хомутово.