Гюго

Принято считать, что в 1878 году, в ночь с 27 на 28 июня, после обсуждения предложения Луи Блана, чтобы Гюго произнёс к столетию смерти Жана Жака Руссо такую же речь, как к столетию смерти Вольтера, с поэтом случилось то ли кровоизлияние в мозг, то ли какая-то другая серьёзная проблема со здоровьем, после чего он перестал сочинять и вообще его умственная деятельность ослабла, и он большую часть времени проводил в пассивном бездействии. Но недавнее расследование Доминика Мабена, тщательно изучившего все имеющиеся свидетельства о том, что происходило с Гюго летом 1878 года и в последующее время, показывает, что это не так. Во-первых, с поэтом не произошло ничего серьёзного в плане ухудшения здоровья, во-вторых, его интеллект не показывал признаков ослабления. Он по-прежнему произносил блестящие речи, оставался интересным собеседником.

Достаточно сказать, что он продолжал живо выступать в защиту приговорённых к смертной казни, в том числе в России в 1882 году (через год после Льва Толстого), и протестовал (успешно, к сожалению) против предполагаемой выдачи царскому правительству нигилиста Льва Гартмана, замешанного в покушении на цареубийство в 1880-м. Помимо России, он защищал и Араби-пашу в Египте от повешения его англичанами, одного студента в Австро-Венгрии, ирландского революционера О’Доннела. В 1880 году Гюго добился — вместе с Клемансо — всеобщей амнистии и в самой Франции, коснувшейся прежде всего участников Парижской коммуны. Писал он порой и стихи, например, монорим 1884 года — «Печальный, глухой, старый, молчаливый, / Закрой свои глаза, открытые небесам». Он действительно был в старости несколько глуховат и не так подвижен, как ранее, но это обычные признаки возраста, никакого особенного ухудшения самочувствия не наблюдалось. Вплоть до последнего месяца жизни он регулярно навещал публичные дома, и не просто заходил в них, но и исполнял всё в них полагающееся, чтобы вечером, вздохнув, пожаловаться друзьям, что в его возрасте становится чрезвычайно трудно заниматься любовью три раза кряду.

Весной 1885 года Виктор Гюго простудился и заболел воспалением лёгких. Теперь уже его старческий организм не мог справиться с инфекцией. Несколько дней длилась агония, во время которой он в полубреду ещё сочинял стихи, точнее, их обрывки, которые находившиеся у его постели близкие запомнили наизусть. 22 мая он скончался — и Франция, до того жадно ловившая новости о его недуге, погрузилась в траур, равно которому она не знала. Своей кончиной Гюго организовал самое величайшее действо из всех им задуманных и исполненных. Пол Джонсон отмечал, что как для американцев точкой отсчёта стало убийство Джона Кеннеди и они много лет спустя вспоминали — кто где находился в момент объявления о покушении на него, так и для французов, живших в 1885 году, на всю жизнь главным событием стали похороны Виктора Гюго, благо в них приняло участие два миллиона человек — почти как всё население Парижа в то время.

Траурная церемония прошла 1 июня на государственные средства. В похоронах причудливо сочетались помпезность и пышность со скромностью, которую поэт требовал в своём завещании — отвезти его на кладбище на катафалке для бедняков. Несколько лет спустя того же, погребения по самому низшему разряду, потребует для себя и Толстой, однако под влиянием Николая Лескова, а не Гюго. Впрочем, вместо кладбища останки упокоились в Пантеоне, который по такому случаю Национальное собрание вновь сделало усыпальницей великих людей. Основные прощальные мероприятия состоялись днём ранее на площади Звёзды под Триумфальной аркой, где был установлен гроб с телом Гюго.

В том же 1885 году во Франции родились два замечательных литератора — Андре Моруа, написавший, пожалуй, лучшую биографию Гюго, и нобелевский лауреат Франсуа Мориак. Подростками были Марсель Пруст, Поль Валери и Поль Клодель, которым предстояло стать самыми крупнейшими французскими литераторами первой половины XX века — в прозе, поэзии и драме. Первый, как и второй, высоко ценил Гюго как поэта, третий же, глубоко верующий католик, относился к нему неоднозначно. В России Лев Толстой уже пережил духовный кризис и являл собой бородатого старца. Таким же бородатым, но с юношеским лицом, был Антон Чехов, к тому времени известный писатель-юморист.

Алиса, невестка поэта, прожила долгую жизнь и умерла в 1928 году. Его знаменитые внуки, которыми гордился Париж, Жорж и Жанна, были не очень счастливы в семейной жизни. Жорж (1868—1925) стал художником. В первом браке его женой была Полина Менар-Дорьян, дочь богатого металлурга и хозяйки известного светского салона, которая послужила одним из прототипов для прустовской мадам Вердюрен. Жорж и Полина продолжили традиции и тоже держали свой салон, который посещали писатели Эмиль Золя, Альфонс Доде, Эдмон Гонкур, Марсель Пруст, Макс Жакоб, художник Эжен Карьер, композитор Эрик Сати.