Гитлер. Неотвратимость судьбы

Через минуту в пивной появилась «ударная бригада» Гитлера и установила на входе два пулемета. Гитлер достал пистолет и в сопровождении штурмовиков вошел в зал. Трудно сказать, отдавал ли он себе отчет в том, что делает (по словам очевидцев, Гитлер напоминал в ту минуту помешанного). Лидер нацистов подошел к трибуне, с которой выступал Кар, вскочил на стул и выстрелил в потолок. Спрыгнув со стула, он решительно направился в сторону Кара. Ему преградил дорогу один из полицейских. Гитлер, приставив к его виску пистолет, скомандовал:

— Руки вверх!

Передав полицейского боевикам, Гитлер поднялся на трибуну, где в полной растерянности стоял побледневший фон Кар.

— Все, — истерично прокричал Гитлер, — национальная революция началась! В зале находятся шестьсот вооруженных людей, и никому не позволяется покидать зал. Если сию же минуту не наступит тишина, я прикажу поставить на хорах пулеметы. Казармы рейхсвера и полиции заняты моими штурмовыми отрядами, и очень скоро они придут к нам на помощь под знаменем со свастикой!

Никто и не думал сопротивляться, поскольку зал действительно был занят вооруженными до зубов боевиками. Бездействовала и полиция. Ее начальник Пенер пребывал на дружеской ноге с Гитлером и обещал ему свою полную поддержку. Что же касается доктора Фрика, его правой руки, то он внимательно следил за тем, чтобы полиция не мешала Гитлеру.

После некоторой паузы Гитлер приказал фон Кару и сидевшим недалеко от трибуны фон Лоссову и начальнику полиции Зейсеру следовать за ним. Под конвоем штурмовиков триумвиры покорно пошли за Гитлером.

— Да не будьте же вы такими трусами, какими были в 1918 году! — раздался чей-то громкий шепот. — Стреляйте!

Однако последовать этому отчаянному совету было сложно по той простой причине, что ни у кого из арестованных Гитлером людей не было оружия. Но даже если бы оно у них и было, вряд ли они осмелились бы пустить его в ход. В этом не было нужды: они обладали куда более мощным оружием, нежели примитивный пистолет, — хитростью! Шедший последним фон Лоссов шепнул своим соратникам:

— Ничего не бойтесь! Будем играть комедию!

В зале недовольно зашумели. Обывателям не очень понравилось столь откровенное унижение первых лиц Баварии. Еще минута — и в ход пошли бы тяжелые пивные кружки, которыми были заставлены столы. Однако Геринг сумел предупредить возмущение.

— Прекратите орать! — проревел он голосом, не предвещающим ничего хорошего. — А для самых непонятливых повторяю: национальное восстание началось, имперское и баварское правительства низложены, и там, — указал он рукой на дверь, за которой скрылись Гитлер с компанией, — сейчас будет создано временное правительство Германии…

В зале наступила мертвая тишина — настолько был резок переход от выступления фон Кара и последовавших вслед за этим событий.

— Ну вот, так-то лучше, — усмехнулся Геринг. — Да и чем вы недовольны? Ведь пиво у вас есть!

* * *

Создание временного правительства Гитлер начал с весьма многообещающей фразы.

— Никто из этой комнаты, — заявил он пленникам, — без моего на то разрешения живым не выйдет! А теперь слушайте меня внимательно! Как вы сами понимаете, старого баварского правительства больше нет. Министром-президентом Баварии назначен Пенер, а вы, господин Кар, — ее наместником. Я возглавляю новое имперское правительство, генерал Людендорф — национальную армию, а вы, господин Зейсер, назначаетесь министром полиции!

Ошарашенные услышанным, «наместник» и «министр полиции» молчали.

— Я понимаю, — продолжал Гитлер, — вам трудно решиться, но придется это сделать. Ну а тот, кто откажется, потеряет право на жизнь…

Правители молчали, и не выдержавший напряжения Гитлер воскликнул:

— Хотите вы того или нет, но именно вам придется пойти вместе со мной до конца и умереть, если мы проиграем!

Театрально вскинув пистолет, Гитлер прохрипел:

— В нем четыре пули — три для вас, если вы все-таки надумаете покинуть меня, и последняя для меня!

Приставив дуло к виску, Гитлер с мрачной торжественностью пообещал:

— Если завтра я не стану победителем, я умру…

Конечно, вся эта сцена смахивала на дешевую оперетку, однако ее участникам было не до смеха. Каким бы шутом ни был Гитлер в глазах триумвиров, отступать ему действительно было некуда. Он загнал себя в угол, ни у кого не было гарантии, что, заигравшись, он на самом деле не выстрелит. И тем не менее фон Кар нашел в себе мужество сказать:

— Вы можете меня расстрелять, поскольку для меня уже не имеет значения — жить или умереть!

Гитлер молчал. Он прекрасно понимал, что у него не хватит духу расстрелять эту троицу хотя бы потому, что все эти люди нужны ему живыми. Но в то же время он понял и фон Кара, отказывавшегося принимать какие бы то ни было политические решения под дулом пистолета.