Как бы там ни было на самом деле, Морис к Гели больше не приходил (или его не видели), однако сцены ревности на этом не кончились. Из доброго и заботливого «дядюшки» Гитлер превратился в самого настоящего Отелло, который затерзал бедную девушку. Очень скоро все эти проявления любви стали для Гели сущей мукой, особенно если учесть, что после них Гитлер требовал от нее половых извращений, которые вызывали у Гели омерзение. «Ее, — писал все тот же Отто Штрассер, — переполняли страх, гнев и отвращение. Гели откровенно рассказала мне о странных предложениях, которыми дядя изводил ее. Я знал о патологических пристрастиях Гитлера. Как и все посвященные в его дела, я слышал во всех подробностях рассказ о тех странных вещах, которые, по словам фрейлейн Гофман, он принуждал ее делать. Однако я искренне полагал, что дочь фотографа — немного истеричка, и откровенно смеялся над ее словами. Но Гели, ничего не знавшая об этом любовном приключении, слово в слово повторяла историю, в которую почти невозможно было поверить… Возвращаясь из Швабинга на Принцрегентплац, мы немного погуляли по Английскому парку. Около Китайской башни Гели села на скамейку и начала горько плакать. А потом сказала мне, что хотя и любит Гитлера, но выдерживать его характер не может. Однако его ревность — еще не самое худшее: он требует от нее просто отвратительные вещи. Я попросил ее рассказать подробнее. И она поведала мне такое, о чем я лишь читал во время своей учебы в научной монографии Крафт-Эбинга «Сексуальная психопатия».
Отто Штрассер никогда не говорил о том, чего именно требовал от Гели Гитлер, и всегда ограничивался одной фразой: «Гитлер был садист и мазохист в одном лице». Но уже то, что желания Гитлера так или иначе попадали под написанное в «Сексуальной психопатии», говорило о многом.
Что же касается весьма странных для «дяди» и его «племянницы» отношений, то они вызывали все возраставшее недовольство в среде его товарищей по партии, которые весьма справедливо считали, что бывший всегда на виду лидер политической партии должен иметь более строгие моральные устои. В один прекрасный вечер гауляйтер Вюртемберга набрался смелости и от имени партии потребовал, чтобы Адольф Гитлер прекратил подобное поведение.
— Вам, — заявил он, — надо перестать таскать с собой повсюду молоденькую любовницу либо узаконить свои отношения с ней! Создайте здоровую немецкую семью!
Потрясенный такой наглостью, Гитлер устроил безобразную сцену с ругательствами и брызганием слюной и приказал уволить гауляйтера. Что же касается Гели, то Гитлер и не подумал менять своего поведения и продолжал терзать ее.
— Ты, — уверял он ее, — должна принадлежать только мне и посвятить свою жизнь только мне одному!
— А как же сцена? — возражала Гели, не в силах расстаться со своей мечтой.
Гитлер перестал отвечать на этот ставший уже чисто риторическим вопрос и еще чаще устраивал безобразные сцены ревности.
Трудно сказать, насколько это правда, но бытует легенда, что Гитлер якобы написал Гели предельно откровенное письмо, в котором признавался в своих мазохистских наклонностях, помогавших ему усилить его сексуальное возбуждение. По воле нелепого случая это письмо попало в руки сына хозяйки дома, что привело к самым трагическим последствиям. После своего прихода к власти Гитлер уничтожил всех, кто что-либо знал о его послании. И успокоился он только тогда, когда с помощью доверенных лиц получил обратно свое письмо.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Но все это будет позже, а пока Гитлер переживал очередное поражение. Майские выборы 1928 года в рейхстаг принесли большой успех рабочим партиям, тогда как правые и умеренные понесли заметные потери. Не добавило радости Гитлеру и то, что рейхсканцлером стал председатель СДПГ Г. Мюллер.
Эти выборы лишний раз показали Гитлеру, что его партия пользовалась далеко не такой широкой популярностью, как это могло показаться во время парадов штурмовиков, на которые собирались тысячи зевак. Нацисты получили 807 тысяч голосов и всего 38 мест во всех германских парламентах, то есть почти втрое меньше, чем в 1924 году. Из всех своих депутатов Гитлер мог в известной мере доверять только майору Буху и вернувшемуся из-за границы Герингу, на которого Гитлеру пришлось потратить огромную сумму. Так «верный Герман» вместе с Розенбергом, которого он терпеть не мог, вошел в ближайшее окружение фюрера.
Гитлер прекрасно знал, что Геринг был отнюдь не тем, кто горел на работе, но держал бывшего воздушного аса из-за его широких связей с теми, кого называли емким словом «общественность» (в том числе и с еврейской).