Гитлер. Неотвратимость судьбы

— Несомненно. Но вы должны сказать об этом Геббельсу. Он приехал сюда после меня и начал выпуск своей газеты позже. Все права принадлежат мне.

Гитлер снисходительно улыбнулся.

— Это вопрос не права, а силы. Что ты сможешь сделать, если десять штурмовиков Геббельса ворвутся в твой офис?

Я медленно вытащил из ящика стола большой револьвер и положил его перед собой.

— У меня в обойме восемь патронов. Так что восемью штурмовиками станет меньше.

Гитлер остолбенел.

— Я знаю, ты достаточно ненормальный, чтобы стрелять, — прорычал он. — Я знаю, что ты без колебаний будешь защищать себя. Но все равно ты не сможешь стрелять в моих штурмовиков.

— Ваших или гауляйтера Геббельса? Если они ваши, то я бы советовал вам не посылать их сюда. А если это люди Геббельса, то в вашей власти остановить их. Что касается меня, то я буду стрелять в каждого, кто нападет на меня. И мне плевать на их униформу. Коричневые рубашки меня не пугают.

— Отто, — сказал Гитлер печальным голосом, первый и последний раз назвав меня моим христианским именем, — будь благоразумен. Обдумай все, хотя бы ради брата.

Он взял меня за руки. Я остался равнодушным к его глазам, наполненным слезами, к дрожащему от волнения голосу. Это заранее обдуманное представление не могло иметь у меня успеха.

— Подумайте и вы, господин Гитлер. Я буду продолжать свое дело.

К тому моменту, когда он ушел, я уже решил открыто бороться с его лицемерием; короче говоря, либо я одержу победу, либо порву с ним».

И все же Гитлеру пришлось держать в узде не только Штрассеров, но и самого Геббельса, который постоянно искал стычек со сторонниками Штрассеров на улицах.

— Кто с помощью террора и грубых наскоков проводит свое миросозерцание против всех внешних сил, — заявил он, — тот будет рано или поздно иметь в своих руках власть и, следовательно, будет иметь право свергнуть существующее государство!

Это были уже не шутки, и «право свергнуть существующее государство» могло дорого обойтись Гитлеру. Ему с большим трудом удалось наладить отношения с баварским правительством, которое сняло запрет на его выступления в Баварии. В свою очередь он через лидера своей фракции в баварском ландтаге заверил министра внутренних дел в том, «что партия не преследует никаких противозаконных целей и не будет также применять никаких противозаконных средств для достижения своих целей». Ну и, конечно, в какой уже раз торжественно пообещал властям, что его штурмовые отряды не будут нарушать закон, разыгрывать из себя военных и присваивать полицейские функции.

Удивительно, но баварские власти снова пошли на соглашательство с Гитлером, положившись на его «честное» слово, цену которому они, надо полагать, хорошо знали. Конечно, Гитлер дал его, он сделал бы все что угодно, лишь бы только получить право снова выступать публично. Надо отдать ему должное, на этот раз он не собирался нарушать его. Но отнюдь не из чувства собственного достоинства. За окном стояли совсем другие времена, и нарушить данное слово было себе дороже.

Получив разрешение на проведение массовых митингов в Баварии, Гитлер провел несколько закрытых собраний в Берлине и мечтал о том дне, когда ему дадут разрешение на публичные выступления в Пруссии. И вот теперь после нескольких кровопролитных схваток штурмовиков Геббельса со сторонниками Штрассеров берлинская полиция в мае 1927 года запретила Национал-социалистическую партию в Берлине. Гитлеру не оставалось ничего другого, как осадить зарвавшегося гауляйтера, необдуманные выступления которого грозили не только сорвать задуманное, но и привести к непредсказуемым последствиям. Он понимал, что таким образом развязывает руки Штрассерам, но… приходилось выбирать между Штрассерами и начинавшим косо посматривать на него прусским правительством…

ГЛАВА ПЯТАЯ

В высшей степени осторожная политика Гитлера давала свои плоды, и уже в июне к нему вернулись вюртембергские «фелькише» во главе с Мергенталером и еще несколько политических «ренегатов». А еще через неделю его непримиримый противник граф Ревентлов порвал с лидерами народной партии Грефе и Вулле и заявил: «Я без околичностей подчиняюсь г-ну Адольфу Гитлеру. Почему? Потому что он умеет быть вождем».

Конечно, Гитлер не рыдал от счастья по поводу возращения своих блудных сынов, но все же сделал вид, что доволен, и даже пообещал им мандаты. Помня библейское «единожды солгав», он не очень-то верил раз предавшим его людям, однако пока еще его партия не пользовалась большим влиянием в стране, ее лидер очень нуждался в ее хотя бы количественном усилении, а потому и разыгрывал радушного хозяина, не помнящего старых обид.