Гитлер. Неотвратимость судьбы

Но ярость яростью, а делать что-то надо. Рема и рейхсвера уже не было рядом, и Гитлеру в одиночку предстояло выпутываться из сложной политической ситуации. Дело осложнялось тем, что Гитлер на самом деле порвал с тем самым социализмом, за который так ратовали братья Штрассер. Да и как не порвать? Как он успел убедиться, на любое серьезное дело требовались не менее серьезные деньги. Такие деньги ему могли дать только те самые капиталисты, против которых призывали бороться Штрассер и его компания.

Но дело было не только в деньгах. Гитлер люто ненавидел коммунистов с их бредовыми идеями, которые кровью и железом вбивал в головы своих подданных в России Сталин. И поддержать экспроприацию он не мог даже при всем своем желании. Промышленники и банкиры могли увидеть в ней первый шаг на пути к конфискации их собственного имущества, и пойти на поводу у «господ с севера» означало подрубить тот самый сук, на котором он сидел. Ничего, кроме озлобления эти скорее уже не господа, а товарищи, у него не вызывали.

— Как эти тупицы не понимают, — кричал он, брызгая слюной, — что исполнить те социалистические чаяния немецкого народа, о которых так трогательно говорил в рейхстаге Грегор Штрассер, значит своими руками задавить движение! Неужели они не могут вбить себе в голову, что слово «социалистический», черт бы его побрал, есть всего лишь ширма, за которой умный политик может спрятать свои истинные мысли!

Не был в восторге Гитлер и от той внешней политики, за проведение которой выступали Штрассеры. В то время как он сам видел в Советском Союзе объект расширения «жизненного немецкого пространства», а его главный идеолог Розенберг малевал Советы как «колонию еврейских палачей», братья выступали за союз с Москвой «против милитаризма Франции, империализма Англии и капитализма Уолл-стрит».

Еще больше Гитлера взволновали выступление Штрассеров против профсоюзов, которые якобы стояли на позициях хозяйственного мира, и их намерение «вести повседневную борьбу с капиталистами». Свои устремления в этом направлении они выразили на партийном собрании в Ганновере всего двумя, но весьма емкими и устрашающими словами: политика катастроф. И теперь нацисты должны были приветствовать то, что наносило вред существующему режиму, будь то бомбы голштинских крестьян или стачки коммунистически настроенных рабочих, с чем хорошо познавший на собственном печальном опыте, что такое бомбы и открытая борьба, Гитлер не мог согласиться. В свое время его продержали в крепости несколько лишних месяцев только за то, что он якобы принял участие в создании «Фронтбанна». Сейчас он не сомневался в том, что как только прогремит первый выстрел, никто и разбираться не будет, замешан ли он в нем, его просто-напросто вышвырнут из страны, гражданином которой он так пока и не стал. И тогда на его дальнейшей карьере можно будет поставить жирный крест, чего он, конечно же, не мог допустить.

Несколько успокоившись, он принялся размышлять, что ему теперь делать. Никакой связи с государственной властью у него не было, как и такого действенного орудия господства над партией, какими совсем еще недавно являлись штурмовые отряды. Партия насчитывала тридцать тысяч членов, но принадлежали ли все эти партайгеноссе ему — большой вопрос. Да и в самой партии, которую раздирали противоречия, мира не было.

Все большую активность проявлял и Г. Штрассер, по словам которого Гитлер на поверку оказался обыкновенным оратором, но никак не политиком и государственным деятелем. Что это за политик, который то и дело увиливает от решения главных вопросов? И рано или поздно Г. Штрассер вместе с быстро поднимавшимся в гору Геббельсом мог поставить Гитлера перед дилеммой: либо новое распределение партийного руководства, либо раскол! Третьего не дано! Судя по той убежденности, которая исходила от Г. Штрассера, он был уверен, что загнанный в угол Гитлер уступит и удовлетворится постом номинального председателя партии и ее главного оратора. По сути дела Штрассер готовил для Гитлера ту же самую участь, на которую тот в свое время обрек незадачливого А. Дрекслера.

Во всю мощь заработала штрассеровская пропаганда; созданное без разрешения Гитлера издательство приступило к выпуску газеты «Национал-социалист», тираж которой значительно превосходил «Фелькишер беобахтер». Что касается работавших в них журналистов, то они не шли ни в какое сравнение с грубыми и малограмотными сотрудниками Аманна. Чего стоил свирепствовавший на страницах штрассеровских газет один Геббельс! Он в порошок стирал «партийный комитет Национал-социалистической рабочей партии во главе с буржуем Адольфом Гитлером».

Положение Гитлера ухудшалось чуть ли не по часам, а он все еще не решался ступить на тропу войны. Вместо того чтобы бороться с набирающими силу Штрассерами, он неожиданно для всех затеял совершенно не нужный партии судебный процесс по делу об оскорблении своей личности, который окончился тем, что один из его бывших приверженцев крикнул ему на весь зал:

— Вы плохо кончите, Гитлер!

* * *