Гитлер. Неотвратимость судьбы

Эти настроения умело подогревал лидер северогерманских националистов Грегор Штрассер, выступавший как истинный социалист. Не отставал от него и Отто, который не уставал повторять, что главной целью национал-социализма является достижение гармонии во всех областях общественной жизни, в то время как гармонией Гитлера являлось единообразие, колонны марширующих мужчин и женщин, одновременно отдающих честь и выкрикивающих одни и те же лозунги.

Появился у братьев Штрассер и способный помощник в лице Йозефа Геббельса, работавшего секретарем у одного из руководителей немецкой национальной партии. Колченогий, с неприятными чертами лица, Геббельс производил неприглядное впечатление. Но он оказался на редкость талантливым оратором и прекрасным пропагандистом. Услышав, как он под орех разделывал баварских партийных лидеров, Штрассеры предложили ему должность редактора их «Национал-социалистише брифе» и место личного секретаря Грегора.

По сути дела Национал-социалистическая партия состояла в то время из двух филиалов — штрассеровского и гитлеровского, и в конечном счете вопрос стоял ребром: кто кого. Первым пошел в наступление Грегор Штрассер. В ноябре 1925 года он пригласил на конференцию в Ганновер, где намеревался поставить вопрос о руководстве партией, всех региональных партийных лидеров. Гитлер в Ганновер не поехал, послав вместо себя доверенное лицо — Готфрида Федера. Но как только эмиссар Гитлера появился в зале, поднялся невообразимый шум. И больше всех негодовал Геббельс.

— Никаких шпионов среди нас! — надрывался он, требуя изгнать Федера из зала заседаний.

Большинством голосов Федеру разрешено было остаться и принять участие в обсуждении стоявших на повестке дня важных вопросов. Главным был вопрос об экспроприации недвижимости, принадлежавшей семье бывшего кайзера. Несмотря на внешнюю простоту, это был сложный вопрос. Германия уже прошла период безудержной инфляции, но никто из вложивших свои деньги в военные займы не получил ни пфеннига. При таком положении дел возврат князьям, которые несли всю ответственность как за войну, так и за поражение в ней, замков, земель и прочего имущества в сотни миллионов золотых марок выглядел безнравственным.

Но все это были, так сказать, внешние причины. На самом же деле борьба против компенсации бывшим государям представляла собой борьбу против консервативных сил, которые не смогла тронуть революция. Именно теперь эта борьба могла стать успешным завершением революции с помощью легальных средств. Как того и следовало ожидать, рабочие партии и социал-демократы высказались против возврата недвижимости; такой же точки зрения придерживались и северогерманские национал-социалисты. Однако Федер от имени Гитлера выступил против. И вот тогда-то, к великому удовлетворению Штрассеров, в полном блеске явил себя Геббельс. Поддержав решение конференции, он со всей отпущенной ему природой яростью прокричал с трибуны:

— Я требую, чтобы жалкий буржуа Гитлер был исключен из Национал-социалистической партии!

Поднялся невообразимый гвалт, и собрание успокоилось лишь после того, как Г. Штрассер заметил, что подобное решение может быть принято лишь съездом партии. Что же касается возвращения конфискованного имущества, то он был солидарен с собравшимися. На одном из последних заседаний был брошен еще один увесистый булыжник в огород Гитлера. Бросил его Бернхард Руст.

— Мы, — заявил он, — свободные и демократичные люди. У нас нет непререкаемых авторитетов, и от нас нельзя требовать беспрекословного подчинения. Гитлер может поступать, как он пожелает, а мы будем поступать в соответствии с нашими убеждениями…

Читая отчет о конференции, Гитлер только качал головой. «Люди с севера» всегда казались ему чужими, и в то время как он боролся за диктатуру в партии, они продолжали считать себя «свободными и демократичными людьми». Единственное, что порадовало Гитлера во всей этой истории с принцами и их имуществом, так это то, что депутат рейхстага и член исполкома Демократической партии Ялмар Шахт выступил против общего решения воздержаться от возвращения недвижимости. И именно тогда Гитлер и его будущий главный финансист пришли пока еще к заочному соглашению, которое и легло в основу всего их дальнейшего сотрудничества.

Впрочем, Г. Штрассер не ограничился одним имуществом принцев и нанес Гитлеру в Ганновере еще один ощутимый удар, заменив «25 программных пунктов» Гитлера «программой Штрассера». Это был уже не вызов, а разрыв. Сразу же после съезда Штрассеры открыли в Берлине «Кампфферлаг» («Боевое издательство») и приступили к изданию нескольких новых журналов, в которых всячески поносили Гитлера и проповедовали свои и в самом деле во многом социалистические идеи.

Сказать, что Гитлер был в ярости, — значит не сказать ничего. Хотя Штрассера ему обвинить было не в чем — тот был социалистом и проповедовал те самые идеи, которые были заложены в названии их партии. И какое ему было дело до того, что одним из создателей этой самой партии был не он, а Адольф Гитлер!