Одна из последних глав книги Вейнингера посвящена еврейству. По какому-то странному капризу идей автора, вопрос об еврействе оказался скомбинированным с сексуальными темами! Всё, что было им сказано жестокого и обидного о Ж, Вейнингер опрокидывает потом и на еврейство, причём в этих страницах его книги целым пожаром горит та мучительная психология, которая так естественна для еврея, критикующего собственный народ. Это одна из самых своеобразных философий антисемитизма. Конечно, это не тот политический и житейский антисемитизм, который вырастает на почве небескорыстных раздражений и злобы, который преследует определенные практические задачи. Здесь это антисемитизм идейный, или, вернее сказать, идеологический, результат логики – может быть, узкой и ошибочной, – какого-то протеста, вскипевшего в трудящемся философе против костных буржуазных капиталистов, хорошо известных Вейнингеру по их западноевропейским представителям. Но тут Вейнингер делает такую же ошибку, как и по отношению к женщине. Если бы он хлестал бичом самой страстной сатиры по историческому еврейству в его теперешнем этапе, это можно было бы только приветствовать, как приветствуешь сатиру Аристофана, Свифта, Гоголя, всякое обнажение народных язв, дефектов народной организации, проникнутое верою, что этим путем ведешь и себя, и народ к всечеловеческой, идеальной цели. Но ошибка Вейнингера, чисто логическая ошибка, заключается в том, что рассудочному отвлечению от исторического еврейства он придал характер какой-то непобедимой фатальности, как если бы еврейство вовсе не имело своего идеального подобия, не было частью человечества. При такой логической ошибке не сразу можно оценить и ту психологию Вейнингера, страстную и бунтарскую, которая толкала его на путь жестокой критики еврейства. Но эта психология могла бы вывести его и на иной путь. Тогда в ней ярче сказалась бы живая потребность всякого глубокого человека как бы вырваться из тесных пределов индивидуального национального я. Это утомление националистическими культами, столь характерное для современного человека, уже изведавшего все дурманы народной самовлюбленности, все патриотические пафосы, расплавляющие злокачественную международную вражду, заключает в себе великий, пророческий смысл. И там, где мы видим такого рода внутренние тенденции, даже сквозь туманы сбивчивой, заблуждаюшейся логики, мы не можем не приветствовать душу, которая своими обличительными воплями «стремит человека или общество к нравственному совершенству», говоря превосходными до гениальности словами А. С. Хомякова.
Людей, которых интересовало издание на русском языке книги Вейнингера и которые, как и автор, игрою судьбы все прикосновенны к еврейству, не раз предупреждали с разных сторон, что книга эта может оказаться особенно вредною для русских евреев. Один молодой немецкий литератор писал мне даже, что она может послужить в России, где устраиваются погромы за погромами, каким-то метафизическим оправданием для разных темных антисемитических махинаций. Но я могу сказать, как от собственного своего имени, так и от лица переводчика и близких ему людей, что все эти соображения были побеждены. Исторические погромы устраиваются не по книгам. Поджигатели народных страстей ищут себе горючих материалов в условиях повседневной жизни, в духоте, тесноте и кривдах быта, и до биологических и философских исследований им, собственно, дела нет. А если бы кому-нибудь вздумалось для каких-нибудь темных публицистических целей использовать бичующую критику молодого благородного еврея, восставшего на собственную народность, то не дело литературы прятать такую критику. Через углубленную неправду с особенной силой пробивается иногда новая правда.
Хамитский Нос