Герцог в сияющих доспехах

Олимпия почувствовала, как он ловко ослабил узы корсета: казалось, в одно мгновение шнуровка была распущена, и некогда тугой предмет туалета соскользнул с нее. Она инстинктивно попыталась было ухватить его, но ей помешали мужские руки – мягко и в то же время властно. За корсетом последовала сорочка – ленты он развязывал с той же сноровкой.

Его руки легли ей на грудь, погладили, сжали, чуть ущипнули соски. На нее нахлынула сладкая, шедшая из самой глубины боль, по телу будто прошла судорога и затаилась где‑то внизу живота. Совершенно новые ощущения застали ее врасплох и потрясли с такой силой, что Олимпия едва устояла на ногах. Она чего‑то очень хотела, и в ожидании ее тело напряглось. Она не могла даже представить, чего, хотя необузданное воображение рисовало одну картину за другой.

Теперь ее грудь оказалась во власти его губ – нежных, но требовательных, – и языка. Жаркая волна разлилась по животу, она больше не чувствовала собственных коленей. Если бы Рипли не держал ее, она соскользнула бы на пол.

Из ее горла вырывались только стоны и хриплые вздохи, тело перестало ей подчиняться, и тогда крепкие мужские руки подняли ее, куда‑то понесли, усадили на что‑то мягкое. Потом он склонился над ней, снял очки и опять принялся ее целовать: лоб, брови, глаза, нос, щеки, подбородок… Теперь это были совсем другие поцелуи: требовательные, властные, обещающие. Олимпии казалось, что они обжигают кожу, прожигают насквозь. Окружающий мир погрузился в жаркий туман.

Он быстро прокладывал себе дорогу вниз, и она, содрогаясь в конвульсиях удовольствия и других, более острых ощущений, изнывала от желания тоже погладить его, прикоснуться к обнаженному телу. Ей безумно хотелось целовать его так, как целовал ее он, чтобы не только она принадлежала ему, но и он – ей.

Долгие‑долгие годы она таила свои мечты и желания, теряя мало‑помалу частицы самой себя. Но с той минуты, как начала расстегивать платье, Олимпия – или та, что была на ее месте, – вышла из своего тайного убежища, выпорхнула из мирка, который старалась сделать безопасным и лишенным страданий, но добилась лишь одного: он стал маленьким и скучным. Но разве может такой мирок вместить их обоих? С Рипли она больше не могла – да и не хотела – играть по правилам.

Все, чего ей хотелось, – чувствовать его тело и наслаждаться тем, что он проделывал с ней. Она ухватилась за его рубашку и дернула вверх, чтобы погладить его грудь, теплую и твердую. И, услышав его стон, она едва не задохнулась от восторга, чувствуя себя победительницей. Она ликовала и сознавала свою власть над ним, хотя не могла сдержать стонов и вздохов, извиваясь под ним, сгорая в нетерпеливом ожидании.

Он произнес ее имя, хриплым голосом, обдавая дыханием шею, и на невысказанный вопрос она ответила:

– Да.

«Да», – сказала она.

Ее «да» грянуло в его мозгу точно оглушительный гром за окнами. Или, быть может, это простое слово вызвало бурю? Он еще не знал, что скажет ей, но не то, что собирался делать, не сейчас. Но как она смотрела на него, когда расстегивала пуговицы! И какой предстала перед ним – роскошные изгибы тела, белое нижнее белье и дразнящие розовые ленты, полная упругая грудь, бархатистая сливочная кожа.

Он весьма далек от добродетели, и поэтому, когда следовало сказать: «Нет‑нет, не сейчас», а потом добавить что‑нибудь разумное и отрезвляющее, – ничего не сказал, а напротив, бросился навстречу неприятностям, как всегда. Несколько неправильных шажков, и Олимпия оказалась в его объятиях: нежная, отзывчивая, страстная – и стала очень быстро постигать науку – как довести его до неистовства.

Здесь и сейчас.

«Да», – сказала она.

Разумеется, да! Разве у нее был выбор?…

Рипли взглянул на лежавшее на походной кровати нежное великолепие с затуманенным взором, припухшими губами, в белом и розовом, и единственной мыслью, промелькнувшей в мозгу, была: «Моя!» Он испытывал сейчас страстное, но древнее как мир чувство охотника, завоевателя. Да ведь и не могло быть иначе: он ведь герцог, в конце концов. В его жилах бежали века власти и вельможной жажды обладания.

«Да», – сказала она, и он провел ладонью вверх по ее ноге, прихватив край нижней юбки, обхватил ладонью колено, просунул пальцы под подвязку и двинулся дальше по гладкой коже бедра туда, где панталончики скрывали пушистый холмик между ног.

Пора было приказать себе остановиться: в темном дальнем уголке сознания он это знал, – но стоило ей тихо изумленно вскрикнуть, почувствовать, как она дрожит в его руках, и он тут же вспомнил ее «да». Она была вся ожидание, горячая, влажная…

Нет, он не думал: у него вообще не было такой привычки в подобных ситуациях.

Пробравшись пальцами к ее тайному местечку, он чуть раздвинул скользкие нежные складки и принялся ласкать средоточие ее страсти и скоро почувствовал, как плоть ее конвульсивно смыкается вокруг его пальцев. Так и должно быть, именно этого он ожидал, на это надеялся.