Герцог в сияющих доспехах

Еще две мили или около того до Кобема и гостиницы «Георг», где можно будет отдохнуть.

Нет, он не станет отдыхать: проехал‑то всего… сколько? Шесть, семь миль? К этому моменту ему полагалось проскакать раза в два больше, невзирая на чертову лодыжку.

Но он так устал! И боль была ужасающая.

К тому же он плохо спал, спасибо Олимпии. Дело не в навязчивых снах: они преследовали его постоянно, – но эти были другими. Олимпия являлась к нему в подвенечном платье, девственно‑белом, лицо ее сияло. Он хватал ее в объятия и уносил прочь от разъяренного Эшмонта. В другом сне он видел ее на свадьбе, которой не случилось. Олимпия стояла рядом с Эшмонтом, но сквозь вуаль смотрела вовсе не на жениха, а на него, Рипли, и взгляд ее был мрачен. Он видел, как по ее лицу струятся слезы, под вуалью, которая постепенно становилась мокрой, хоть выжимай, и платье тоже. Потом шел дождь, они с Олимпией плыли в ялике. Она падала в реку, и ее уносило течением. Он не мог до нее дотянуться и только выкрикивал ее имя…

Рипли проснулся в холодном поту и больше даже не пытался заснуть. Дождавшись первых проблесков зари, он отыскал кое‑что из дядиного гардероба, который зачем‑то бережно хранила тетушка. Как можно надеяться, что боль утраты станет меньше, если цепляться за то, чего больше нет?

Побег прошел незамеченным. Вот что важно.

Покинув Кемберли‑плейс, через некоторое время Рипли пришлось сделать остановку в гостинице «Талбот» в городке, который тоже назывался Рипли, что удивительно. Там вместо завтрака он заказал большую кружку эля, и ему хотелось выпить еще из‑за проклятой ноги, но надо было ехать, никак не получалось взять себя в руки и хотелось вернуться.

Только допустить этого он не мог, нечего было ему рядом с ней делать.

Вот так он и тащился, со скоростью, приличествующей скорее какому‑нибудь лорду Мендзу.

Почему? Потому что его треклятая лодыжка стоила стольких трудов ее светлости. Рипли рвался в Лондон, но не мог допустить, чтобы труды леди Олимпии пошли насмарку, не говоря уж о том, чтобы выказать слабость, когда надо будет встретиться с Эшмонтом.

Вот новая пытка: каждый раз, когда чертову лодыжку скручивал очередной приступ боли, Рипли вспоминал, как трогали его ногу руки Олимпии, ее озабоченный взгляд, когда она на него смотрела, совершенно не догадываясь о том, в какое нелепое, затруднительное положение его поставила…

«Она была очень добра», – сказал Эшмонт.

Она понятия не имела, что подобная доброта делает с мужчинами вроде него.

Рипли поднял голову. Немощное солнце, пытаясь пробиться сквозь свинцовые облака, заливало окрестности бледным светом. Прекрасно. Только этого ему не хватало: тащиться в Лондон под проливным дождем.

«Да, так тебе и надо! Скачи под дождем, как делал это не раз, во весь опор!»

Только тогда он был пьян, а сейчас трезв до безобразия. Надо было все‑таки выхлебать еще пару кружек. Или сколько, чтобы выбросить из головы чужую невесту?

Еще не поздно проверить. В «Георге» можно нанять почтовый дилижанс – так будет быстрее, а пока его запрягают, он выпьет пару кружек и прихватит бутылку с собой в карету. Править‑то будет кучер, так что можно упиться до положения риз, да и осталось‑то всего пару миль.

Не успел Рипли как следует все обдумать, как мир вокруг него потемнел. В небе клубились грозовые тучи, а вскоре на голову лошади плюхнулась тяжелая капля, вторая со шлепком упала ему на шляпу, дядину, несравненно лучшего качества, нежели та, что он купил в Патни, хотя сидела она, к сожалению, тоже неидеально.

Застучали капли, чаще и чаще, падали на листву, прибивали дорожную пыль. Прекрасно. Почему он не задержался во Флоренции хотя бы еще на день? Не торчал бы сейчас здесь, и свадьба была бы свершившимся фактом.

Или нет?

Во всяком случае, со сбежавшей невестой разбирался бы кто‑нибудь другой, и он бы никогда не узнал, чего лишился.

Его конь, которому дождь был нипочем, скакал неторопливой рысью. «Не беда, если немного промокну», – сказал себе Рипли, продолжая путь. Дождь припустил сильнее. Струя воды текла с полей шляпы ему за шиворот, лодыжку, казалось, черти проткнули раскаленным прутом. Рипли поднял голову, пытаясь рассмотреть залитые дождем окрестности из‑под полей шляпы.

Вблизи расстилалась пустошь: ни одного строения, где можно было бы укрыться. Справа в нескольких ярдах начинался кустарник, а за ним лес, и он направил коня в ту сторону. Свернув на узкую тропу и проехав совсем немного, он оказался наконец под кронами деревьев, которые неплохо защищали от небесного потопа.

Рипли ждал, ждал долго. Лодыжка пульсировала, хотелось выпить и ужасно подмывало дать кому‑нибудь по физиономии.

Он спешился, и больная нога возмутилась так, словно он собирался ее убить. Пришлось срочно присесть на пенек и вытянуть ногу вперед.

Леди Олимпия говорила, что ногу следует поднять повыше.

Рипли вспомнил, как она зажала нос и картинно изобразила, будто ее тошнит, когда снимала с него туфлю; вспомнил, как она нападала на Болларда; представил ее замужем за Эшмонтом, и ему стало совсем худо.