Читаем Генерал Юденич полностью

   — Добежали мы с Васькой до окопа. Смотрим — а в нём японец, побитый, лежит вниз лицом. А ружье-то аккуратненько приставлено к стенке окопа. Хотел побежать дальше, а Васька говорит: а ну-ка попробую пощупать этого покойника штыком.

   — Ну и что, пощупал?

   — Как ткнул японца штыком, тот и заёрзал в окопе. А мой Васька кричит: «Смотри, живой тут, притулился только под покойника».

   — Значит, пленного вдвоём взяли?

   — Значит, так. Он руки поднял вверх и кричит нам понятливо так: «Свои, русь, русь». Ну повели мы его к ротному нашему, а от него мне доверили весть в полк.

   — Каков тебе японец-то показался?

   — Ничего человек. По пути угостил какими-то сухими кружочками. Попробовал на вкус, а энто грибы сушёные оказались. И откуда берут их японцы такие — мелкие, что твоя горошина.

   — Солдаты японцы — как солдаты. Только зябкие они какие-то — даже китайского мороза не выдерживают. А если к нам на Вологодчину зимой попадут, тогда что делать будут? А?

   — Да, наш брат в такие холода в рубахе по деревне ходит. А японец шинелюшку свою с башлыком на себя напялит и дрожит, словно лист осиновый. Диво бы со страху, а то нет — от ветру.

   — И мой пленный таков. Видит, щуроглазый, что мы с ним по-божески и понимает, значит, что у него всё будет в лучшем виде, а с чего дрожит осиновым листом, понять совсем невозможно.

Молчавший до сего при солдатском разговоре унтер-офицер, державший над огнём котелок с водой, которая всё никак не закипала, наконец вставил:

   — Мороза боится, но хитрого тут нет. Будем говорить — что он ест, этот японец, и с чево в ём теплота может быть? Рис один и то по два аль три зёрнышка палочкой в рот себе пихает. С чево в ём и теплу быть, и не дрожать от холоду?

Прислушиваясь к разговорам стрелков, Юденич старался понять не только душу русского солдата, но и суть войны, которая шла не где-нибудь в России, а в далёкой Маньчжурии. Ведь человек, надевший солдатскую шинель и взявший в руки винтовку, должен же за что-то сражаться и погибать...

При отходе от Мукдена 18-й стрелковый полк оказался в дивизии арьергардным. Когда из штаб-квартиры генерала Куропаткина пришёл приказ остановиться на новой позиции, полк оказался в первой линии обороны, которая для стрелков легла прямо перед стеной брошенной деревни Тачиндауз.

Началась привычная работа по рытью траншей. Стрелки долбили мёрзлую земли, накидывая перед траншеей земляной вал. Рыли землянки, в которых должно было быть тепло — привезли два десятка небольших чугунных печурок, и тыловики из дивизии обещали прислать ещё. В деревенской стене, сложенной из глиняных необожжённых кирпичей, проделали бойницы. Люди получили башлыки к шинелям и теперь ходили укутав в них головы.

Николай Николаевич увидел своих бойцов в такой утеплённой униформе, то ему сразу вспомнились поразительные своей жизненной правдой картины художника Василия Верещагина. Их он видел на живописной выставке в Москве, когда с семьёй пребывал в ней в отпуске. На верещагинских полотнах русские солдаты стояли на Шипкинском перевале тоже укутанные в башлыки.

Теперь оставалось ждать появления японцев. Они не торопились догонять отходившую от Мукдена русскую армию в надежде на то, что она отступит как можно дальше на север к Харбину.

Неприятель появился перед деревней в сумерках и после небольшого артиллерийского обстрела предпринял одну за другой две атаки большими силами пехоты. Успеха они не имели, японцы отступили, но далеко не ушли. Можно было видеть, как они скапливаются в ближайших лощинах, выставляя дозорных.

Полковник Юденич наблюдал за боем со своего командного пункта, расположившегося за невысокой кирпичной стенкой, перед которой шла траншея одной из стрелковых рот. Специально для полкового командира солдаты пробили бойницу пошире.

Заметив, что японцы далеко не отступили после бесплодных атак, Юденич собрал старших офицеров.

   — Надо ждать какой-то пакости: отступили вечером недалеко, чтобы быстрее появиться перед деревней. Выставите в траншее побольше часовых.

   — Уже выставлены, по два бойца с полного отделения.

   — Сами проверяйте их, чтоб не спали от холода. Дежурных ставьте тоже по двое...

Утром, когда уже совсем рассвело, полковой командир стал обходить позицию стрелков вдоль деревенской стенки. Остановился около двух часовых, которые, держа винтовку наизготовку, пристально всматривались в бойницу. Юденич спросил:

   — Что там, бойцы, у вас?

   — Ваше благородие, — шёпотом доложил один из них, — японец ползёт к нам.

   — Сейчас посмотрим, кто там ползёт...

Юденич стал всматриваться в слегка припорошённое поле перед собой и заметил, как одинокий японский пехотинец подполз к русским окопам, умело пользуясь бороздой между двумя грядками скошенного гаоляна. Устроившись там в небольшой ямке, он теперь, как крот, рыл землю руками и лопаткой, создавая перед собой укрытие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии