Генерал Юденич

Когда положение левофлангового полка, действовавшего против Юхунтуня, сделалось отчаянным, — полк понёс страшные потери, патроны вышли, часть ружей испортилась, — то командир полка, полковник Текаучи суровым голосом кричит всего два слова «до смерти». Наконец он принимает отчаянное решение и хочет броситься на врага, чтобы покончить чем-нибудь. Он требует к себе следующего по старшинству офицера, майора Окоши, и говорит ему:

   — Я решился сегодня вечером атаковать, и все мы, наверное, погибнем. Возьмите поэтому полковое знамя и спрячьте его, а бригадному командиру расскажите о случившемся.

Майор просит освободить его от этого поручения и позволить принять участие в атаке, но полковник приказывает и приходится слушаться. Окружённый шестью солдатами, он выходит из деревни. Знамя завёрнуто в полотнище палатки, и чтобы не привлечь внимание противника, его несут не отвесно, а тащат за верёвку, прикреплённую к вызолоченному цветку хризантемы.

Когда эта кучка вышла в поле, то вокруг них со всех сторон засвистели пули и солдаты начали падать один за другим. Наконец, последний солдат ранен в живот, а майор Окоши — в правую руку и тяжело в грудь. Ползком добираются они до покинутой деревушки, и майор, взяв обещание с солдата, что он отнесёт знамя и письмо, передаёт ему их. В письме, написанным карандашом левою рукою, значится следующее:

«Моё завещание.

Если я покинул поле сражения в такой момент, то это произошло по категорическому приказанию моего командира полка, поручившего мне доложить о ходе дела. Я знал, с какими опасностями связано достижение главной квартиры, но я не смел забыть опасного положения командира полка, солдат и товарищей и решился, выполнив поручение и обсудив средства для выручки, вернуться к ним, чтобы разделить их участь. Я глубоко сожалею, что не оказался в состоянии выполнить поручение, будучи ранен.

Поэтому я решился лишить себя жизни, чтобы присоединиться к командиру полка и моим товарищам на том свете. Но я ранен в правую руку и не могу держать сабли, а поэтому лишаю себя жизни при помощи револьвера и прошу извинить меня за это. Позвольте мне поблагодарить вас за вашу дружбу в течение стольких лет и подумать о вас в это мгновение. Желаю вам славной победы.

Я чувствую большую слабость и лишь с трудом держу карандаш, поэтому я ограничиваюсь указанием на отчаянное положение нашего полка. 22-го февраля в 6 с половиной часов вечера под артиллерийским огнём в небольшой неизвестной деревушке, южнее Ликампу.

Майор Окоши. Генерал-майору Памбу Дено».

Передав это письмо солдату, майор Окоши прострелил себе голову. Час спустя ползком прибывает в штаб почти умирающий солдат; на спине у него привязано знамя полка, а в фуражке письмо. Так исполнил он своё поручение».

Для Юденича не было большим откровением поведение японских солдат и офицеров-самураев на войне с Россией. Когда книга Барцини обсуждалась в офицерском кругу, Николай Николаевич сказал:

— В каждой армии есть герои. Чем хуже, например, наш 36-й стрелковый полк, отличившийся в бою за Путиловскую сопку? А доблесть генерал-майора Путилова? А ротный командир 18-го стрелкового Восточно-Сибирского полка капитан Зазуля, бойцы которого захватили у японцев батарею горных орудий?

Потерпев поражение в сражении под Мукденом, но не позволив армиям маршала Ивао Оямы окружить себя, русская армия отступила ещё дальше, севернее. Полк Юденича вновь пришёл в походное движение, заранее отправив раненых в тыл, к железной дороге. Там раненых приняли санитарные поезда, курсировавшие от фронта к Харбину, столице Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД).

По обочинам дороги, по которым проходили войска, встречалось немало китайцев бежавших из своих деревень. Николая Николаевича удивляло то, что он не видел у беженцев-«ходей» ни одного злобного взгляда на невольных виновников своего разорения.

Поражал нищенский вид беженцев. Всё, что можно было захватить с собою из домашнего скарба, было уложено китайцами в корзины. Их мужчины и женщины тащили на себе на прямых коромыслах.

По пути из Мукдена часто попадались брошенные людьми селения. Они были совершенно пусты. Среди домов иногда бродили солдаты в поисках какого-нибудь фуража для лошадей и любого дерева на топливо для костров и полевых кухонь. Таково было лицо войны.

В деревнях своих солдат полковник Юденич старался не останавливать: он боялся, что люди подхватят там какую-нибудь заразу. В фанзах могла найтись и китайская ханшинная водка, а пьяный человек с ружьём мог наделать бед.

Да ночлег располагались, как правило, у окраин селений, вблизи колодцев. Воду из них долго кипятили, не жалея чая для заварки. Солдаты, закутавшись в долгополые шинели, засыпали у костров на подстилках из стеблей гаоляна или на расстеленных прямо на мёрзлой земле полотнищах палаток.

У нежарких по причине скудности топлива костров велись разговоры. Николай Николаевич любил слушать их, незаметно подсаживаясь к кружку нижних чинов: