Gears of War #5. “Глыба”

Несмотря на то, что Адам вырос в этом особняке под названием “Холдейн-Холл”, как и предыдущие поколения семьи Фениксов, он никогда так и не смог привыкнуть к этим стенам. Даже когда Элейн была жива, дом всё равно казался безлюдным. А когда и Маркус покинул его, записавшись в армию, то особняк окончательно превратился в лабиринт пустых коридоров, по которым эхом разносились редкие звуки. Единственным местом, где Адам чувствовал хоть какое-то умиротворение, стал его кабинет. Комната была куда меньше по размерам, чем большинство других помещений в особняке, но лишь здесь профессору не докучали портреты с осуждающе уставившимися на него предками, которые постоянно напоминали Адаму, как же низко он пал. Профессор совершенно не соответствовал тому, что ждали от члена семьи Фениксов, и даже медаль Октуса и щедрые пожертвования в Благотворительный фонд Королевских полков Тиранской пехоты уже не могли загладить его вину. Предки Адама мужского пола все как один были офицерами пехоты. Они вряд ли бы спокойно восприняли его добровольный уход в отставку, и уже точно не согласились бы со всеми его решениями, принятыми в последние годы.

“Теперь я и сам уже не уверен, что понимаю, почему поступил именно так, а не иначе”, — подумал Адам, опершись на деревянные панели, которыми были обшиты все стены. Ведя пальцем по карте Сэры, занимавшей почти всю стену, он ждал шума подъезжавшего автомобиля. Где-то вдалеке глухо зашуршал гравий под колёсами едущего автомобиля, а затем раздался лёгкий стук закрываемых тяжёлых створок входной двери. Адам остался наедине с самим собой, своим чувством вины и своими исследованиями, которые не мог продолжить, даже стоя во главе Управления оборонных исследований. Выпрямившись, он взял карандаш в руки, чтобы отметить последние продвижения войск Саранчи на карте. Враг подобрался уже слишком близко.

“А ведь я в глаза им смотрел. Удастся ли мне точно так же взглянуть в глаза собственному сыну?”

Поверхность карты, выполненной на плотной бумаге, была испещрёна множеством рукописных пометок. Одни были выведены на небольших листочках, прикреплённых кнопками, в то время как другие Адам писал прямо на карте. Многим из этих записок было уже несколько десятилетий, а все вместе они представляли собой неприглядную историю карьеры в армии и войны, унесшей жизни миллиардов людей. Адам обвёл красным карандашом все города, по которому наносился удар из “Молота Зари”. В каждом из них погибли миллионы людей. Профессор хотел помнить об этом до конца своих дней.

“Именно я претворил всё это в жизнь. Это был мой замысел, мой проект, и ответственность тоже лежит на мне”.

Стоя близко к карте, Адам не видел всей её масштабности. Но иногда, покидая кабинет, профессор оборачивался, чтобы взглянуть на карту, и уходил совершенно поражённый тем, насколько же она громадная. На этой карте был изображён целый мир с кучей красных кружочков.

“Если бы я не был столь наивным идиотом, то, возможно, сумел бы остановить всё это. Надо было рассказать всю правду Дальеллу”.

Пятнадцать лет Адам жил с этими знаниями, и вот теперь они начали душить в нём всё желание жить дальше. Даже работая над “Молотом” в последние годы Маятниковых войн, профессор раз за разом прокручивал всё это у себя в голове, а теперь вот размышлял о том, какого чёрта он не рассказал председателю Дальеллу всю правду о том, что у Коалиции теперь появились проблемы похлеще “инди” и СНР.

“Но даже если бы я ему всё и рассказал… он бы просто решил, что я сбрендил. Нет, опять я придумываю себе оправдание. Дальелл мне доверял, каждому моему слову верил. Просто я решил, что разберусь со всем сам… Боже мой, я и подумать не мог, что так ошибусь”.

Карта словно бы осуждающе уставилась на Адама, и тот больше не мог смотреть на всю эту несмываемую историю своих ошибок и массовой резни. Отвернувшись от неё, профессор прошёл по обрамлённой перилами лестничной площадке м направился к ступеням. У него ещё оставалась пара часов до приезда сына.