Gears of War #5. “Глыба”

— «До сих пор вверх дном переворачивает все лагеря “бродяг”, какие только находит».

— «А ты как думаешь, Мария ещё жива?»

— «Он абсолютно в этом уверен, и мне этого достаточно», — тон Маркуса немного изменился. Порой казалось, что в нём уживается два разных человека. Один разговаривал, как обычный солдат, выходец из рабочего класса, в другом же чувствовались нотки воспитанного аристократа, каким Маркус был в детстве. Менялись эти тона его голоса в зависимости от того, с кем он разговаривал. Дом даже придумал прозвище для этого тона голоса друга — “Маркус-мажор”. Именно им сын сейчас и разговаривал. — «Ты мне о чём-то рассказать хотел. Я так понимаю, вести эти меня не обрадуют».

“О, господи. Ну всё, пора. Только не отворачивайся от меня, Маркус, прошу, только не отворачивайся. Постарайся меня понять и простить”.

— «Да. Есть одна вещь… о которой я тебе не рассказывал. Да и никому другому тоже».

Маркус лишь откинул голову немного назад, одарив отца недоверчивым взглядом, совсем как Элейн.

— «Значит, что-то про маму».

Такого ответа Адам от сына точно не ждал. Но тот был всё же прав — дело и впрямь касалось его матери. Элейн обнаружила туннели ещё задолго до того, как её супруг стал задумываться над тем, что же может там обитать, и поплатилась за это собственной жизнью. Адам лишь несколько лет назад нашёл в себе силы признаться Маркусу в том, что его мать вообще когда-то спускалась в эти пещеры. И вот он вновь оказался в той же самой ситуации, скрывая подробности от сына, потому что ему духу не хватило рассказать Маркусу, зачем вообще его мать полезла в эти пещеры.

— «Не совсем», — наконец-то ответил профессор, выругавшись про себя из-за того, что разговор весь этот давался ему куда сложнее, чем он предполагал. Ему казалось, что слова сами польются из него рекой, но чувство вины словно задавило в нём все потуги. — «Прости меня. Ты часто о ней думаешь?»

Прежде, чем ответить, Маркус отвернулся в сторону, будто бы пытался вспомнить.

— «Нет», — наконец сказал он. — «Порой я даже лица её вспомнить не могу. Ладно, просто расскажи всё, как есть. Это твоего проекта касается? Сам же знаешь, я тебя сам о таком расспрашивать не начну. Засекречено — значит, есть причины».

Они худо-бедно стали подходить к теме разговора. Адам попытался ухватиться за эту возможность, чтобы заставить себя поступить правильно и рассказать наконец-то Маркусу всю эту постыдную историю, но затем взглянул в глаза сыну. Тот был измучен боями, состарился раньше времени. У него отняли нормальную жизнь, отняли даже самых близких друзей. Адам просто не сумел заставить себя произнести нужные слова.

“Может, я просто не хочу взваливать на него такой груз, или же тут всё дело во мне, потому что я не смогу смириться с тем, если сын потеряет ко мне всякое уважение? Если я когда-то и соберусь поведать об этом, то тем более ему первому рассказать надо, ведь мне всё сложнее и сложнее держать всё в себе и жить с этим”.

— «Да, дело касается проекта», — ответил Адам, решив, что наберётся смелости и расскажет всё сыну в другой раз. — «Мне кажется, я уже близок к изобретению способа остановить Саранчу».

Маркус бросил невидящий взгляд на духовку. Он уже не раз слышал подобное. Возможно, он был не так уж и близок с отцом в последние годы, но Адам по-прежнему прекрасно умел распознавать все эмоции сына. Тот явно был в замешательстве.

— «Ну, это замечательно, пап», — ответил Маркус, вернувшись к своему обычному тону простого солдата. — «Но ты точно уверен, что тебе стоит мне всё это рассказывать?»

Адам не мог винить Маркуса в этом. Как вообще можно такие вещи спокойно объяснить? Как бы он объяснил сыну, что ещё задолго до “Дня-П” знал о том, как Саранча под ними набирается сил, но никого не предупредил об этом? Как бы рассказал Маркусу о том, что он вёл переговоры с Саранчой, умоляя их подождать, хотя ведь прекрасно знал, почему они так стремятся захватить мир над ними?

Но всё же Адам так никого и не предупредил, потому что был абсолютно уверен в том, что сможет сотрудничать с ними, а не превращать их в очередного врага в этом обезумевшем мире, раздираемом войнами, где никто так до сих пор и не научился жить в мире.

Теперь же, спустя пятнадцать лет молчания, рассказать об этом уже было просто невозможно, равно как и невозможно было объяснить людям, что Саранча уже далеко не самая большая угроза всему живому на Сэре.

— «Ты прав, Маркус», — сказал наконец Адам, понимая, что никогда не станет тем человеком, которого в нём видел его сын. — «Засекречено — значит, есть за что».