Где ночует зимний ветер

— Ну, соседушки, подсаживайтесь, — любезно предложил он женщинам. — Студентка, а ты не стесняйся. Закусим чем бог послал, а потом будем чаи гонять. — Он захлопал озабоченно руками по карманам. — А нож-то я забыл. Вот Маша-растеряша! Шляпа первый сорт! Студентка, попроси у проводницы штопор. Стаканы я заказал, а вот о ноже и не вспомнил. Бутылку надо открыть.

— У меня есть нож! — Я начала отвязывать от шнурка свой охотничий нож.

— Настоящий «спутник пассажира», — мужчина улыбнулся. — Пора нам познакомиться. Дорога дальняя. Поругаться не успеем, а подружиться должны. Меня зовут Иваном Сидоровичем. Фамилия простая — Иванов. Запомнить легко. По последней переписи населения у нас в стране три миллиона восемьсот пятьдесят четыре тысячи Ивановых. Целая армия!

Женщины назвали себя. Молодая блондинка оказалась Тамарой, пожилую звали Елизаветой Прокофьевной.

— Анфиса, — представилась я. — Схожу за стаканами.

— Правильно, студентка, надо проявлять инициативу, — кивнул головой Иван Сидорович. — Уважь нас. Через пять минут будет станция, доедем и выпьем. — Он показал рукой в темное окно. — Во время войны был здесь наш аэродром. Когда проезжаю мимо, выпиваю за боевых друзей, за погибшие ребят. Нельзя их забывать. Мы отсюда летали бомбить дальние тылы врага. Давно было, а память цепко держит. Первый раз мы полетели расплачиваться с фашистами в августе 1941 года.

За окнами мелькнули электрические огни, вытягиваясь в цепочку.

— Станция. Пора выпить. За летчиков-гвардейцев нашего ордена Ленина бомбардировочного полка, за нашу победу! За всех погибших в боях с фашистами!

Мы чокнулись. Елизавета Прокофьевна одним глотком выпила вино. По ее морщинистым щекам побежали слезы. Но она не вытирала их, словно и не замечала.

— Егор мой был снайпером! — тихо, одними губами сказала она. — Не пришел домой с фронта, не постучался в дверь. Два парня отца так и не видели. Одну Нюру только и потаскал на руках. Малая она была, когда он ушел в армию. Сейчас иногда вечерами все собираемся, письма его читаем. Треугольничками листки свернутые приходили. Цветочки по уголкам рисовал. Не любил он особенно писать. Всю жизнь он охотился и сам попросился в снайперы. Никак не добьюсь, где похоронили. Знаю, под Сталинградом воевал. Один раз даже в газете пропечатали, газетку прислал. Стоит с винтовкой в белом халате. В таком халате он и за лисицами ходил. В солнечный день лисицы всегда мышкуют. Сядет Егор, бывало, за сугробом с винтовкой и попискивает мышонком. Удачлив был. Редко, когда пустой приходил. Один раз черно-бурую лисицу приволок. Сказал «Держи, мать, подарок. Воротник из лесу сам прибежал. Бостон купишь — вот тебе и будет пальто». Черно-бурую лисицу Егора я подарила потом Нюре. Девку обряжать надо, а мне ни к чему форсить, замуж я не собиралась.

— Много солдат осталось лежать на полях, — задумчиво сказал Иван Сидорович и беспокойно вздохнул. — Меня слегка зацепило. Не дошел до Берлина. В Германию летать летал, а вот дойти до Берлина так и не пришлось!

— Мой папа тоже воевал, — тихо произнесла я.

— Живой батька? — участливо спросил Иван Сидорович.

— Пришел домой. Рассказывал — разведчиком был. На Курской дуге воевал. Долго болел… умер от ран. — Глаза мои подернулись слезами. — Много «гостинцев» ему война выдала, папа так говорил… Четыре раза ранило и два раза контузило.

— Больше уж некуда, — тяжело вздохнул Иван Сидорович и нервно застучал пальцами по столу. Торопливо наполнил второй раз пустые стаканы. — Трудно в войну приходилось танкистам, а пехотинцам больше всего доставалось, я так скажу. Нелегко было воевать артиллеристам. А вот снайперами становились самые храбрые и лихие ребята, как правило, охотники и хорошие стрелки. И нам, авиаторам, изрядно попадало, — он на минуту задумался. — Помню, как мы первый раз вылетели бомбить врага. Самолеты ТБ-3 — тихоходы. Теперь их уже и не помнят. Привыкли на реактивных летать. А в ту пору считали, что скорость у них приличная. Взлетели ночью всей эскадрильей. Я летал штурманом. Сижу в кабине, картами обложился. Идем с набором высоты. Медленно скребемся вверх: две тысячи… четыре, пять. Стрелка показала семь тысяч. Смотрю, мой летчик, Саша Огнев, стал трясти головой. И вдруг он сообщает:

— Нет подачи кислорода.

— Надо возвращаться.

— А задание?

Перевел Саша машину на снижение.

Я понял командира. Он решил идти на цель на малой высоте. Это опасно: зенитки фашистов могли сбить. Могли встретить нас и истребители-ночники. Не думали мы тогда о смерти.

Вошли в облака. Не видно ни одной звездочки над головой. Вся надежда на приборы. А вдруг цель закрыта облаками? Пройдем город и не заметим. Разные мысли лезли в голову, теперь и не вспомнишь. Прошел час полета, второй на исходе, а облакам все нет конца. Третий час летим. Саша смотрит на приборы. Боится, чтобы я не сбился с маршрута.

Вдруг внизу показался освещенный огнями огромный город.

«Цель!» — громко закричал я по переговорному устройству.

Наша эскадрилья еще не подошла. Пока все спокойно. Нам первым бомбить надо.