Не знаю, в каком времени говорить о нашем драгоценном мэтре — прошедшем или настоящем. С одной стороны, у меня нет возможности посидеть с ним за одним столом. Но одновременно меня не покидает ощущение, что он никуда не делся — ведь я продолжаю измерять его мерой всю окружающую статику и динамику.
После ухода Головина человечество наконец окончательно отсортировалось — в зависимости от понимания всеохватности его личности. Я даже не допускаю мысли, что есть такие, кто вообще не слышал о его существовании. К ним я отношусь как к неким астрально-компостным сущностям, пригодным разве что для удобрения инкубаторов с предназначенными к воплощению ювенильными душами. Впрочем, недалеко от них находятся и те, кто знаком с мифом о Головине, но не в силах вписать его в свое сознание. Неспроста мэтр оставил после себя Орден — как сообщество не столько единомышленников, сколько единосущностников. Только среди них я чувствую себя как рыба в воде — то есть не испытываю неловкости из-за своего превосходства над вращающейся вокруг бесконечной чередой олигофренов.
Евгений Всеволодович был не Господом Богом и не Учителем, потому что Господь Бог предлагает готовый к употреблению космос, а Учителя берут за руку, хрен знает куда ведут и обещают с три короба. Головин если и бог, то со строчной буквы, но скорее волшебник, который с первой же секунды знакомства забрасывал собеседника в самую что ни на есть сердцевину небытия, тем самым даря шанс начать с чистого листа и уже по ходу дела обрастать… нет, не «знаниями», конечно, а чем-то вроде навыков и вкуса — которыми, как вы успевали заметить, в избытке обладал Головин. И вот тут вы понимали, что навыки нужны, чтобы «выживать» в новой полу— или недореальности, а вкус — чтобы даже под пытками сохранять достоинство изнеженного эстета. Собственно, миссия ЕВГ и состояла в том, чтобы на собственном примере показать, как ориентироваться в кромешной бездне. Подчеркиваю — не научить (Головин никогда не опускался до «обучения»), а именно показать.
Дальше все зависело от неистовости вашего желания кем-то быть — чтобы применить пробудившиеся таланты на практике. Правда, вас подстерегало одно условие, с которым приходится мириться до сих пор. Кстати, оно не стало менее актуальным после ухода Головина. Общаясь с мэтром, вы могли достичь самых заоблачных вершин, но никогда и ни при каких условиях ни одному из смертных не грозило сравняться с Головиным в 1) эрудиции, 2) роскоши и виртуозности интеллекта и 3) утонченности экзистенции. Читая его тексты, вам предстоит столкнуться с фантастическим феноменом. Даже если вы все свое время, вплоть до секунды, посвятите постижению тайн, которые мэтр щедро перед вами рассыпает, то вам все равно не угнаться за скоростью появления очередной порции парадоксов. Сокровищницы Головина неисчерпаемы, а яства столь обильны и убедительны в своей аппетитности, что теряют смысл любые попытки полемизировать и возражать. Общепризнанные кумиры, авторитеты и прочие коверные общественной мысли на его фоне превращаются в безнадежных двоечников.
Секрет опять же в том, что Головин был (и надеюсь — остается) единственным, кто способен реально управлять неисчерпаемостью небытия. В том числе и с помощью слов. Поэтому для него не было ничего невозможного. Причем сразу бросается в глаза, что «искусство владения всем» он освоил самостоятельно, без помощи «свыше» — хотя бы потому, что мэтр не вписывается в традиционную метафизическую иерархию. Такое впечатление, что он сам ее придумал и описал под разными псевдонимами, чтобы иметь возможность развлекаться мистификациями, ссылаясь на самого себя — ведь иной раз безопаснее «процитировать» какого-нибудь покойника, чем своим всезнайством провоцировать на агрессию амбициозного и завистливого слушателя.
Чтобы проникнуть в специфику головинской метафизики, необходимо, во-первых, ощутить себя частью того, что он воображает, пока общается с вами. Во-вторых, попытаться понять, насколько ему интересен фантом, называющийся вашим именем. И, в-третьих (чтобы закрепить успех), постараться вовлечь его в какую-нибудь метафизическую игру — желательно с эротическим привкусом. Если сработает, то считайте, что вы попались раз и навсегда. Из черной дыры, конечно, тоже есть выход, но узнаете ли вы то, что от вас осталось, — большой вопрос.
Головин — неуловим, поскольку ускользает от любых выводов и определений. Можно было наслаждаться общением с ним сутками напролет (а сейчас — постигать его тексты), но так и не «зацепиться» за что-то существенное. Все равно что бедняку искупаться в роскоши. Погрузился, покайфовал — на выход. Утром начинаешь вспоминать. Вроде бы было волшебно, а ни одного яркого эпизода. Так и с ЕВГ. Читаешь воспоминания его близких. Приводят дай Бог два-три неизменно блестящих афоризма-парадокса. А ведь он рождал их сотнями — ежеминутно. Мэтр выстраивал диалог так, чтобы память сохраняла только общее ощущение восторга. Дионис ценен экстазом опьянения, а не поучениями.