Так, как писал эссеистику Головин, в наше время и по-русски не писал никто. Трудно представить, чтобы кто-то решился именно на такой (провокативный, нервически танцующий) стиль — и до, и после Головина. После прочтения хотя бы одного эссе можно засомневаться — а это он что, всерьез? Это не эпатаж, не розыгрыш? Такие вопросы могут возникнуть прежде всего у тех читателей, кто знаком с многочисленными научными и оккультными терминами. Головин обращается с этими терминами — играя. Ответ один — конечно, всерьез. Но есть «но» — если бы сам Головин хоть сколько-нибудь уважал серьезность в современном её значении. В «Веселой науке» есть мысль, что современное человечество связано с землей, воздухом и водою, но забыло огонь. Головин в каждом своем эссе высекает искру огня. Огонь — это стихия, поглощающая все остальные. Он страшен, но он и весел. Трагическая маска в изображении Головина улыбается, а в смехе чувствуется судорога агонии.
При чтении заметила для себя, что у многих эссе Головина есть один узнаваемый прием. Автор нападает, огорошивает читателя смелой мыслью, будто родившейся из черепа самого читателя, а после — ускользает в сторону; то есть начинается изложение фактов, лишь время от времени комментируемое рассказчиком. Но в финале рассказчик может снова возникнуть и снова огорошить читателя дубинкой по затылку: иногда в финале эссе есть почти отрицающая начальную (или, наоборот, подтверждающая) мысль.
Однако вернусь к мартовскому ветру. Это хулиган, провокатор. Он создает омуты пространства-времени. Несчастный, оказавшийся в таком омуте, будет считать, что его обманули. А ветер идет дальше. «Омуты» Головина умеют ходить — как смерчи. Они вовлекают в свое пространство, а выбраться из них довольно трудно. «Фашист», «колдун», «шарлатан» — вроде бы эти слова и неуместны в рассказе о Головине, но пугать он любил, так что пусть эти слова останутся как знаки психоатаки на людей, не способных к собственному мнению.
Впечатления от стихов, эссе и песен, найденных на ютюбе, были прямо противоположны «легенде о Головине». Возник образ человека требовательного и внимательного не только к слову, куражливого — образ поэта семнадцатого или восемнадцатого века. В эссе Головин бросает перчатку, нападает, дерется и побеждает. Как и в жизни: внезапно возникает угрожающего вида фигура, задаёт странный вопрос — и необходимо на него ответить. В этом образе есть черты сфинкса.
Мой знакомый так рассказывал о встрече с Головиным. Он и его старший приятель где-то в конце семидесятых вышли из кафе «Аромат». Старший приятель много читал, в том числе и на иностранных языках, считал себя эстетом. У обоих были сравнительно длинные волосы. Вдруг перед ними возник человек в белой рубахе и ковбойской шляпе. По-хозяйски оглядел обоих, дернул приятеля за хвост (тот был рыжий) и заявил:
— Щелевое сознание? Подпольный кругозор? Явно иронизировал. Старший сказал тихонько рыжему:
— Это Головин. Самый крутой человек в Москве. Рыжий почти непроизвольно заулыбался: экие телеги чувак гонит…
Астрология — дисциплина довольно точная. Однако привычнее простые расшифровки. По знаку — тот-то, и характер у тебя такой-то. Но вот что интересно: расшифровки часто никакого отношения не имеют к глубинному значению символа. В одной из христианских легенд священник отвечает на вопрос своего подопечного так: мол, мы можем и простым глазом увидеть не только мир скорби, землю. Звезды — разве не отблеск райских миров? Собранные в венок созвездия напоминают небесный алфавит.
Евгений Головин родился в конце августа, в первой декаде Девы. Для земли Дева — один из важнейших символов. Юная фигура с крыльями выражает и надежду (смягчившую тяжесть даров Пандоры), и целомудрие (то есть способность в любой ситуации ясно и четко мыслить), и силу. В ведении Девы — все гуманитарные науки. И если кому суждено изобрести что-то новое в науке и искусстве — так это Деве. Христианству этот взгляд не противоречит: Дева родила Богочеловека Иисуса Христа и по рождении называется Приснодевой. Заступничество Богородицы не раз спасало города и целые страны от войн, болезней и голода. Под знаком Девы родились самые выдающиеся умы мира. Однако значение их деятельности никогда не было вполне оценено — разве только через большой промежуток времени после кончины.