Где апельсины зреют

— Брысь! кричалъ Конуринъ, отмахиваясь отъ продавцовъ, но они не отставали и, продолжая бжать сзади, выхваливали свой товаръ.

Въ театр въ этотъ вечеръ давалась какая-то двухактная опера и небольшой балетъ. Театръ Санъ-Карло поразилъ всхъ своей громадностью.

— Батюшки! Да тутъ въ театральный залъ весь нашъ петербургскій Маріинскій театръ съ крышкой встанетъ! — дивился Николай Ивановичъ. — Ну, залище!

Также поразили всхъ и дешевыя цны на мста. Билеты, купленные по четыре франка, оказались креслами шестаго ряда.

— Создатель! А у насъ-то въ Питер за оперу какъ дерутъ! — говорилъ Конуринъ. — Вдь вотъ мы здсь за рубль шесть гривенъ, на наши деньги ежели считать, сидимъ въ шестомъ ряду креселъ, а у насъ въ Питер за три рубля загонятъ тебя въ Маріинскомъ театр въ самый, дальній рядъ, да еще и за эти-то деньги пороги обей у театральной кассы и покланяйся кассирш.

Поразили и необычайно коротенькіе антракты. Занавсъ опускался не больше какъ на пять минутъ и тотчасъ-же поднимался. Балетъ состоялъ изъ шести картинъ и декораціи перемнялись мгновенно, по звонку. Скорость перемны декорацій и перемны костюмовъ исполнителями и исполнительницами была изумительная. Въ 10 ч. вечера спектакль былъ ужъ конченъ.

— Послушайте, мадамъ… Заграницей, ей ей, нисколько не конфузно замужней дам быть въ кафешантанахъ, говорилъ Граблинъ на подъзд театра Глафир Семеновн. - демте всей компаніей въ кафе-шантанный капернаумъ.

— Нтъ, нтъ, мы домой. У насъ свой чай есть. Попробуемъ, какъ нибудь, съ грхомъ пополамъ, изготовить себ чаю, напьемся и спать. А завтра пораньше встанемъ и въ Помпею. Вдь ужъ такъ и давеча ршили, отвчала Глафира Семеновна.

— Да что Помпея! Отчего въ Помпею надо непремнно рано хать? Можно и поздне. Подемте, мадамъ, въ капернаумчикъ.

— Въ капернаумъ вы можете и одни хать… съ вашимъ переводчикомъ.

— Да что одни! Конпанія моего Рафаэльки мн ужъ надола. Тогда мы вотъ какъ сдлаемъ: вс мы проводимъ васъ до гостинницы, вы тамъ останетесь, а вашего супруга отпустите съ нами вмст въ капернаумъ.

— Да вы никакъ съума сошли!

Глафира Семеновна гнвно сверкнула глазами.

Граблину пришлось покориться. Вс похали въ гостинницу. Но дохавъ до гостинницы, Граблинъ все таки не утерплъ. Онъ уже вышелъ изъ экипажа, чтобы идти домой, но остановился, подумалъ и снова вскочилъ въ экипажъ, крикнувъ художнику Перехватову:

— Рафаэль! Марало! Садись въ экипажъ и демъ вдвоемъ кафе-шантанные монастыри обозрвать! Рано еще домой! Нечего намъ дома длать. Дома наши дти по насъ не плачутъ!

Перехватовъ пожалъ плечами и повиновался.

XLIX

Какъ было предположено, такъ и сдлано. Утромъ Ивановы проснулись рано: еще семи часовъ не было. Глафира Семеновна поднялась съ постели первая, отворила окно, подняла штору и ахнула отъ восторга. Передъ ней открылся великолпный видъ на Неаполь съ высоты птичьяго полета. Гостинница помщалась на крутой гор и изъ оконъ былъ виднъ весь городъ, какъ на ладони. Вдали виднлось море и голубая даль. По морю двигались черными точками пароходики съ булавочную головку, блли паруса лодокъ, слва выросталъ Везувій и дымилъ своимъ конусомъ. Внизъ къ морю террасами сползалъ длинный рядъ улицъ. Крыши, куполы, шпицы зданій въ перемежку съ зеленью садиковъ и скверовъ пестрли всми цвтами радуги на утреннемъ солнц. Теплый живительный воздухъ врывался въ открытое окно и невольно заставлялъ длать глубокіе вздохи.

— Боже мой, какая прелесть! И это въ март мсяц такое прекрасное утро! воскликнула она. — Николай Иванычъ, вставай! Чего ты валяешься! Посмотри, какой видъ обворожительный!

Всталъ и Николай Ивановичъ и вдвоемъ, еще не одваясь, они долго любовались красивой картиной.

Черезъ полчаса, когда уже супруги Ивановы сидли за кофе, пришелъ Конуринъ.

— Письмо жен сейчасъ написалъ, сказалъ онъ. — Написалъ, что въ Рим былъ въ гостяхъ у папы римской и чай у него пилъ, сказалъ онъ. — Вы ужъ по прізд въ Петербургъ, ежели увидитесь съ женой, не выдавайте меня пожалуйста насчетъ папы-то. Я ужъ и всмъ знакомымъ въ Петербург буду разсказывать, что былъ у него въ Киновеи въ гостяхъ.

— А про маму римскую ничего жен не написали? спросила Глафира Семеновна.

— Это про акробатку-то? Да что-жъ про нее писать? Мало-ли мы по дорог сколько пронзительнаго женскаго сословія встрчали! Прямо скажу, бабецъ очень любопытный, но вдь объ этомъ женамъ не пишутъ.

— А вотъ я напишу вашей жен про этого бабца. Напишу, какъ вы у ней были въ гостяхъ посл представленія въ Орфеум. Вдь вы были. Будто я не знаю, что вы къ ней потихоньку отъ насъ бгали.

Конуринъ вспыхнулъ.

— Зачмъ-же про то писать, чего не было, помилуйте! Вдь это мараль.

— Были, были.

— Да что-жъ, пишите. У моей жены нервовъ этихъ самыхъ нтъ. Битвеннаго происшествія изъ-за мигрени не выйдетъ. Разв только кислоту физіономіи личности сдлаетъ при встрч, а я кружевнымъ шарфомъ и шелковой матеріей подслащу, что въ Париж ей на платье купилъ. Жена у меня баба смирная.

— Ну, ужъ Богъ васъ проститъ. Ничего не напишу. Садитесь и пейте кофей, да надо хать Помпею смотрть. А гд-же кутилишка Граблинъ и его товарищъ?