Где апельсины зреют

— Русскіе! невольно вырвалось у Глафиры Семеновны восклицаніе и она толкнула Николая Ивановича въ бокъ.

— Точно такъ-съ, мадамъ, русскіе, отвчалъ молодой человкъ. — Позвольте представиться. Изъ Петербурга… Продажа пера, пуху, полупуху, щетины и волоса наслдниковъ Аверьяна Граблина. Григорій Аверьянычъ Граблинъ, отрекомендовался молодой человкъ. — А это господинъ художникъ-марало изъ Петербурга Василій Дмитричъ Перехватовъ. Взялъ его съ собой заграницу въ переводчики. Нахвасталъ онъ мн, что по-итальянски лучше самаго пвца Мазини говоритъ, а оказалось, что самъ ни въ зубъ и только по-французски малость бормочетъ, да и то на жидовскій манеръ.

— Очень пріятно… проговорила Глафира Семеновна, кланяясь, и подала Граблину и Перехватову руку. — И мы изъ Петербурга. Вотъ мужъ мой, а вотъ нашъ пріятель.

Назвали себя и Николай Ивановичъ съ Конуринымъ и протянули руки новымъ знакомымъ.

— Такъ или и объяви насчетъ бараньяго сдла и пудинга, еще разъ отдалъ приказъ Граблинъ Перехватову. — И чтобъ этой самой бобковой мази изъ помидоровъ къ рыб больше не было.

Перехватовъ почесалъ затылокъ и, нехотя, медленно сталъ спускаться съ лстницы. Управляющій гостинницей повелъ Ивановыхъ и Конурина показывать комнаты. Граблинъ, заложа руки въ карманы брюкъ, шелъ сзади.

— Самая разбойницкая гостинница эта, куда вы: попали, говорилъ онъ Ивановымъ и Конурину.

— Да вдь он вс заграницей разбойницкія, отвчалъ Конуринъ.

— Нтъ, ужъ эта на отличку. Я полъ-Европы прохалъ, а такого разбойничьяго притона не видалъ… За маленькій сифонъ содовой воды полтора франка лупятъ. Вина меньше пяти франковъ за бутылку не подаютъ. Кром того здсь англійское гнздо. Вся гостинница занята англичанами. Англичанинъ на англичанин здитъ и англичаниномъ погоняетъ и потому въ гостинниц только и душатъ всхъ англійской дой. Къ завтраку баранина съ макаронами и бобами и къ обду баранина, къ завтраку черный пудингъ и къ обду черный пудингъ, а меня угораздило здсь взять пансіонъ на недлю. Три дня ужъ живу и хочу сбжать отъ мерзавцевъ. Ршилъ, ежели сегодня опять баранье сдло и бобковая мазь къ обду, плюну на пансіонъ и поду въ другой ресторанъ обдать.

— Нтъ… нтъ… Мы съ пансіономъ ни за что комнатъ не возьмемъ, отвчалъ Николай Ивановичъ. — Зачмъ себя стснять!

— Ну, то-то. Послушайте… Вы еще не обдали? Умойтесь, переодньтесь и подемте вмст обдать въ ресторанъ противъ театра Санъ-Карло, предлагалъ Граблинъ. — Я вчера тамъ ужиналъ посл театра. Отличный ресторанъ и дешевую шипучку подаютъ. Чортъ съ ней, съ здшней гостинницей! Глаза-бы мои не глядли на этихъ паршивыхъ англичанъ. Англичанки — рожи, у мужчинъ красныя хари. Право, не могу я жрать здшней бобковой мази изъ помидоровъ, а они. ею рыбу поливаютъ. И, кром того, вся да на такомъ перц, что весь ротъ теб обдеретъ. Такъ подемъ? Ужъ очень я радъ, что съ своими русопетамито повстрчался.

— Да погодите, погодите. Дайте намъ. прежде привести себя въ порядокъ, сказала Глафира Семеновна.

Ивановы и Конуринъ выбрали себ комнаты и начали умываться посл дороги.

XLVII

Глафира Семеновна только что успла переодться изъ своего дорожнаго костюма и завивала нагртыми на свчк щипчиками кудерьки на лбу, какъ ужъ Граблинъ стучалъ въ дверь. Съ нимъ былъ и его спутникъ художникъ Перехватовъ.

— Не стоитъ здсь въ гостинниц обдать, положительно не стоитъ. Вотъ мой Рафаэль узналъ, что и сегодня съ обду баранина и пудингъ, и хотя бобковой мази изъ помидоровъ къ рыб нтъ, но за то супъ изъ черепахи, началъ Граблинъ, кивая на Перехватова.

— Супъ изъ черепахи? Фи! Николай Иванычъ, слышишь? воскликнула Глафира Семеновна.

— Положимъ, что я, какъ человкъ полированный, всякую гадость могу сть и даже жареныя устрицы съ яичницей лъ, чтобъ доказать цивилизацію, но зачмъ-же я себя буду неволить? продолжалъ Граблинъ.- демъ лучше въ тотъ ресторанъ, противъ театра, про который я говорилъ вамъ. Вчера тамъ лакей говорилъ вотъ моему Рафаэлю, что тамъ все намъ приготовятъ, чего-бы ни пожелали: “селянку рыбную — и то, говоритъ, даже можно приготовитъ”. Рафаэль! Ты не навралъ мн?

— Да. Булябесъ, по ихнему. Густой супъ такой изъ рыбы.

— Селяночки-то-бы дйствительно любопытно было постъ, сказалъ Николай Ивановичъ. — Около мсяца мы шатаемся по заграничнымъ палестинамъ, а селянки и въ глаза не видали.

— Такъ вотъ демъ. Съ сегодня я ужъ плюю на мой пансіонъ.

— А вообразите, какое намъ здсь въ гостинниц предъявили условіе, начала Глафира Семеновна. — За комнаты съ насъ взяли по шести франковъ съ кровати, но какъ только мы не явимся за табльдотъ къ завтраку или обду — сейчасъ на каждаго изъ насъ прибавляется по два франка въ день.

— Вотъ-съ, вотъ-съ… Они мерзавцы, они вымогаютъ, чтобъ постояльцы у нихъ пили и ли, а придешь за столъ — баранина и бобковая мазь. Посл супу обносятъ хересомъ и мадерой. Хочешь — пей, хочешь — не пей, а ужъ франкъ за вино въ счетъ поставятъ. Скоты. А для меня мадера или хересъ все равно, что микстура. Что вамъ два франка въ день! Пусть прибавляютъ. Плюньте и подемте въ ресторанъ противъ театра Санъ-Карло.