Где апельсины зреют

Входъ въ помпейскія раскопки былъ рядомъ съ рестораномъ. У каменныхъ воротъ была касса. Кассиръ въ военномъ сюртук и въ кэпи съ краснымъ кантомъ продавалъ входные билеты и путеводители. За входъ взяли по два франка съ персоны и пропустили сквозь контрольную ршетку съ щелкающимъ крестомъ на дорогу, ведущую въ раскопки. Дорога была направо и налво обложена каменнымъ барьеромъ и на немъ росли шпалерой кактусы и агавы. Впечатлніе было такое, какъ будто-бы входили на кладбище. Публики было совсмъ не видать. Тишина была мертвая. Вс молчали и только одинъ проводникъ, размахивая руками, вертлся на жиденьныхъ ногахъ и бормоталъ безъ умолка, ломая нмецкій языкъ. Показалось небольшое зданіе новой постройки.

— Museo Pompeano… указалъ проводникъ, продолжая трещать безъ умолка.

— Что онъ говоритъ? спросилъ Перехватова Николай Ивановичъ.

— А вотъ это Помпейскій музей. Проводникъ говоритъ, что его осмотримъ потомъ на обратномъ пути.

— Еще музей? воскликнулъ Граблинъ. — Нтъ, братъ, мазилка, въ музей я и потомъ не пойду. Достаточно ужъ ты меня намузеилъ въ этомъ Неапол. До того намузеилъ, что даже претитъ. Пять музеевъ съ безрукими и безголовыми статуями и облупившимися картинами въ три дня осмотрли. Нтъ, шалишь! Аминь.

— Каково невжество-то! отнесся Перехватовъ къ Глафир Семеновн, кивая на Граблина. — И вотъ все такъ. — Вчера на статуи лучшихъ мастеровъ плевалъ.

— Я не понимаю, Григорій Аверьянычъ, зачмъ вы тогда въ Италію похали? замтила Глафира Семеновна.

— Я-съ?.. Само-собой ужъ не за тмъ, чтобъ эти музеи смотрть. Нмецкіе и французскіе рестораны и увеселительныя мста я видлъ — захотлось и итальянскіе посмотрть. Надо-же всякой цивилизаціи поучиться, коли я живу по полированному. Родители наши были невжественные мужики, а мы хотимъ новомодной цивилизаціи. Но одно скажу: лучше парижскихъ полудвицъ нигд нтъ! Ни нмки, ни итальянки, ни испанки въ подметки имъ не годятся. Вотъ, напримръ, танцодрыгальное заведеніе Муленъ-Ружъ въ Париж… Ежели-бы такую штуку завести у насъ въ Питер…

— Брось, теб говорятъ… дернулъ Граблина за рукавъ Перехватовъ и кивнулъ на Глафиру Семеновну.

Граблинъ спохватился.

— Пардонъ… Пардонъ… Не буду… То есть ршительно я никакъ не могу привыкнуть, что вы, Глафира Семеновна, настоящая дама!..

Начались раскопки. Проводникъ остановился около каменныхъ стнъ зданія безъ крыши, зіяющаго своими окнами безъ переплетовъ и входами безъ двереи, какъ посл пожара. Проводникъ забормоталъ и пригласилъ войти внутрь стнъ. Расположеніе комнатъ было отлично сохранившись. Компанія послдовала за нимъ.

— Мосье Перехватовъ, переводите-же, что онъ разсказываетъ, — попросила Глафира Семеновна. — Насчетъ нмецкаго языка я совсмъ швахъ.

— Вотъ это были спальныя комнаты и назывались он у жителей по латыни cubicula, вотъ это гостиная — tablinum… вотъ столовая — triclinium.

— Постой, постой… Да разв въ Помпе-то мертвецы прежде были? — спросилъ Перехватова Грабулинъ.

— То-есть какъ это мертвецы? Пока Помпея была не засыпана, они были живые.

— А какъ-же они по латински-то разговаривали? Вдь самъ-же ты говорилъ, что латинскій языкъ — мертвый языкъ.

— Теперь онъ мертвый, а тогда былъ такой-же живой, какъ и нашъ русскій.

— Что-то, братъ, ты врешь, Рафаэль.

— Не слушай, коли вру. Вотъ какія у древнихъ помпейцевъ постели были. Видите, ложе изъ камня сдлано, — обратился Перехватовъ къ Глафир Семеновн. — Вотъ и каменное изголовье.

— На манеръ нашихъ лежанокъ стало быть! Такъ, такъ… кивалъ Конуринъ.

— Но неужели-же они спали на этихъ камняхъ безъ подстилокъ? — задала вопросъ Глафина Семеновна.

— Какъ возможно безъ подстилокъ! — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Наврное хоть войлокъ какой-нибудь подстилали и подушку клали. Вдь и у насъ на голыхъ изразцовыхъ лежанкахъ не спятъ. Какъ столовая-то по латыни?

— Триклиніумъ.

— Триклиніумъ, триклиніумъ… Хорошее слово.

Проводникъ велъ компанію въ стны другаго зданія.

LI

— Сasа di Niobe! возгласилъ проводникъ, вводя компанію въ стны большаго зданія, и сталъ по нмецки разсказывать сохранившіяся достопримчательности древней постройки.

Перехватовъ переводилъ слова проводника.

— Это, господа, былъ домъ какого-то богача, магната. Вотъ спальня, вотъ столовая, вотъ садъ съ остатками мраморнаго фонтана, говорилъ онъ. — Въ теченіи восемнадцати столтій даже вотъ часть свинцовой трубы водопровода сохранилась. Вотъ и ложе домохозяина.

— Богачъ, а тоже спалъ на лежанк, а не на кровати, замтилъ Конуринъ. — Совсмъ деревенская печь — вотъ какъ у насъ въ Ярославской губерніи.

— Въ старину-то, братъ, люди проще жили, отвчалъ Николай Ивановичъ. — Вотъ я помню своего дда Акинфа Иваныча. При капитал человкъ былъ, а по буднямъ всегда щи деревянной ложкой хлебалъ, да и всему семейству нашему другихъ не выдавалъ, а ceребряныя ложки въ горк въ гостиной лежали.

— Называется этотъ домъ домомъ Ніобы по сохранившемуся изображенію Ніобы на доск каменнаго стола, продолжалъ переводить Перехватовъ. — Ніоба — это изъ миологіи. Вотъ столъ и изображеніе Ніобы, оплакивающей своихъ сыновей. Смотри, Граблинъ.

— Вижу, вижу. Только я думалъ, что это какая-нибудь карта географіи.