Где апельсины зреют

— Дрыхнутъ-съ. Сейчасъ я стучался къ нимъ въ дверь — мычаніе и больше ничего.

— Подите и еще разъ побудите ихъ и скажите, что ежели не встанутъ, то мы одни удемъ въ Помпею.

— А вотъ только чашечку кофейку слизну.

Разбудить Граблина и Перехватова стоило, однако, Конурину большаго труда и только черезъ добрый часъ, когда уже Глафира Семеновна разсердилась на долгое ожиданіе, Конуринъ привелъ ихъ. Лица у нихъ были опухшія, голоса хриплыя, глаза красные.

— Пардонъ, пардонъ, мадамъ, извинялся Граблинъ. — Ужасти. Какъ вчера на какомъ-то сладкомъ вин ошибся. Рафаэль! Какъ вино-то?

— Лакрима Кристи.

— Вотъ, вотъ… Такъ ошиблись, что ужъ сегодня два сифона воды въ себя вкачалъ и все никакого толку. Видите, голосъ-то какой… Только октаву въ архіерейскомъ хор подпускать и пригоденъ. Но за то съ какой испаночкой въ капернаум я познакомился, такъ разлюли малина! “Кара міа, кіа вара” — вотъ Рафаэль научилъ меня, какъ и разговаривать съ ней. Рафаэль! Испанка она, что-ли, или какого-нибудь другаго сословія?

— Оставьте… Пожалуйста не разсказывайте мн о вашихъ ночныхъ похожденіяхъ съ женщинами! перебила его Глафира Семеновна.

— Пардонъ. Совсмъ пардонъ. Дйствительно я совсмъ забылъ, что вы замужняя дама, спохватился Граблинъ. — Ну, такъ демъ въ отрытый-то городъ, что-ли? На воздух хоть втеркомъ меня малость пообдуетъ посл вчерашняго угара.

— Готовы мы. Васъ только ждемъ. Пейте скорй кофе и подемъ.

— Не могу-съ… На утро посл угара я никогда ничего не могу въ ротъ взять, кром зельтерской. Разв ужъ потомъ. Рафаэль! Чего ты, подлецъ, на чужія-то булки съ масломъ набросился! крикнулъ Граблинъ на Перехватова. — Вишь, дорвался!

— Дай ты мн чашку-то кофе выпить. Не могу я на тощакъ хать, я не въ тебя.

— Ршительно не понимаю, какъ человкъ посл такой вчерашней урзки мухи жрать можетъ! хлопнулъ себя по бедрамъ Граблинъ.

— Да вдь урзывалъ-то муху ты, а не я… отвчалъ Перехватовъ.

— Да вдь и ты не на пищ святаго Антонія сидлъ.

— Я пилъ въ мру и тебя охранялъ. Не хорошо разсказывать-то… Но, вообразите, влзъ вчера въ оркестръ и вздумалъ съ музыкантами на турецкомъ барабан играть. Ну, разумется, пробилъ у барабана шкуру. Я началъ торговаться… Двадцать лиръ взяли.

— Что двадцать лиръ въ сравненіи съ такой шальной испаночкой, которая вчера…

Глафира Семеновна вспыхнула:

— Господа! Если вы не перестанете!

— Пардонъ, пардонъ… Ахъ, какъ трудно посл трехнедльнаго шатанья среди купоросныхъ барышень привыкать къ замужней женщин!..

— демте, демте, господа, въ Помпею… торопила Глафира Семеновна компанію.

Черезъ пять минутъ они выходили изъ гостинницы.

— Рафаэль! Нанимай извощиковъ и будь путеводителемъ! — кричалъ Граблинъ Перехватову. — Вдь изъ-за чего я его взялъ въ Италію? Набахвалилъ онъ мн, что всю Италію, какъ свои пять пальцевъ знаетъ.

— Да я и знаю Италію, но только по книгамъ. По книгамъ досконально изучилъ. Садитесь, господа, въ коляски, садитесь. На желзную дорогу надо хать. До Помпеи отъ Неаполя полчаса зды. Торопитесь, торопитесь, а то къ утреннему позду опоздаемъ и придется три часа слдующаго позда ждать.

— А велика важность, ежели и опоздаемъ! отвчалъ Граблинъ. — Сейчасъ закажемъ себ на станціи завтракъ… Чего-нибудь эдакаго кисленькаго, солененькаго, опохмелимся коньячишкой, все это краснымъ виномъ, какъ лакомъ покроемъ, а потомъ со слдующимъ поздомъ, позаправившись, и въ Помпею. Рафаэлъ! Какъ эта пронзительная-то закуска по итальянски называется, что я скуловоротомъ назвалъ?

— Да торопитесь же, Григорій Аверьянычъ! Не желаю я до слдующаго позда оставаться на станціи! кричала Глафира Семеновна Граблину.

— Сейчасъ, кара міа, міа кара… Ахъ, еще два-три вечера и вчерашняя испанка въ лучшемъ вид выучитъ меня говорить по своему! бормоталъ Граблинъ, усаживаясь въ экипаж передъ Ивановыми.

— Не смйте меня такъ называть! Какая я вамъ кара міа! огрызнулась Глафира Семеновна.

— Позвольте… Да разв это ругательное слово! Вдь это…

— Еще-бы вы меня ругательными словами!..

— Кара міа значитъ — милая моя, иначе какъ бы испаночка-то?..

— И объ испанк вашей не смйте упоминать. Что это въ самомъ дл, какой саврасъ безъ узды!

Экипажи спускались подъ гору, извощики тормазили колеса, хали по вонючимъ переулкамъ. Въ състныхъ лавченкахъ по этимъ переулкамъ грязные итальянцы завтракали макаронами и вареной фасолью, запихивая ихъ себ въ ротъ прямо руками; еще боле грязныя, босыя итальянки, стоя, пили кофе изъ глиняныхъ и жестяныхъ кружекъ. Экипажи спускались къ морю. Пыль была невообразимая. Она лзла въ носъ, ротъ, засаривала глаза. То тамъ, то сямъ виднлись жерди и на этихъ жердяхъ среди пыли сушились, какъ блье, только-что сейчасъ выдланныя макароны.

Наконецъ подъхали къ желзнодорожной станціи.

— Я все соображаю… сказалъ Граблинъ. — Неужто мы въ этомъ отрытомъ город Помпе никакого отрытаго заведенія не найдемъ, гд-бы можно было выпить и закусить?

Ивановы не отвчали. Съ экипажу подбжалъ Перехватовъ.

— Торопитесь, торопитесь, господа! Пять минутъ только до отхода позда осталось, говорилъ онъ.

Компанія бросилась бгомъ къ желзнодорожной касс.

L