Где апельсины зреют

— Ну, такихъ, я думаю, не завалило. Иначе, суди сама, на какіе имъ доходы было-бы такой дворецъ для игорнаго дома построить. Вдь дворецъ. Вонъ люстра-то виситъ съ потолка… Вдь она состояніе стоитъ.

Отъ одного изъ столовъ отошелъ уже не раскраснвшійся, а блдный мужчина съ черной бородой, взъерошилъ себ рукой прическу, опустился на круглый диванчикъ и упершись руками въ колнки, безсмысленно сталъ смотрть въ полъ.

— Этого тоже должно быть ловко умыли!.. — замтилъ Конуринъ.

— Вонъ и старушка бродитъ и отдувается, — указалъ Николай Ивановичъ. — Непремнно и ей бокъ нажми… Шляпка-то совсмъ съхала у ней набокъ, а она и не замчаетъ. Грхъ, бабушка, въ вертушку въ эти годы играть. Богу-бы молилась дома.

Глафира Семеновна сердилась.

— Ахъ, какъ вы мн оба надоли своими прибаутками! — проговорила она, обращаясь къ мужу и Конурину. — Я сбираюсь попробовать счастія, а вы съ двухъ сторонъ: одинъ — нажгли, а другой — умыли. Вдь такъ нельзя… Ни въ какой игр не слдуетъ такихъ словъ подъ руку говорить. Надо бодрить человка, а не околачивать его разными жалкими словами.

— Какъ ты будешь играть, ежели ты не знаешь, какъ здсь и играется, — замтилъ ей мужъ.

— Ну, вотъ! Не боги горшки-то обжигаютъ. Подойдемъ съ столу, присмотримся и поймемъ въ чемъ дло. — Вотъ столъ, около котораго немножко попросторне, къ нему и подойдемъ.

Она двинулась къ столу. Мужъ и Конуринъ послдовали за ней.

XXVI

Быстро бросились имъ въ глаза одутловатая фигура крупье съ краснымъ широкимъ лицомъ, обрамленнымь жиденькими бакенами и усами, его лысина, черепаховое пенснэ на носу и грудки золота и пятифранковыхъ монетъ. Банковые билеты лежали отдльной стопкой. Другой крупье, молодой, съ кислосладкой физіономіей опереточнаго тенора, украшенный капулемъ, приводилъ въ движеніе рулетку. Игроковъ пять, шесть, въ томъ числ одна пожилая дама, вся въ черномъ, сидли около стола, остальные стояли. Сидвшіе около стола были игроки на большую ставку. Передъ ними также лежали стопки серебра и золота. Одинъ былъ пожилой блондинъ съ безстрастными оловянными, какъ бы рыбьими глазами, но не взирая на ихъ безстрастность, онъ особенно горячился, игралъ на золото и ставилъ по нскольку ставокъ сразу, другой, также сильно горячившійся, былъ очень еще молодой человкъ, причесанный, прилизанный, какъ-бы соскочившій съ модной картинки, въ широчайшихъ брюкахъ крупными полосами, засученныхъ у щиколки, съ брилліантовой булавкой въ галстух и въ запонкахъ у рукавчиковъ сорочки чуть не въ блюдечко величины. Онъ также игралъ на золото, сидлъ у стола какъ-то бокомъ, выставивъ въ сторону ногу, посл каждаго проигрыша ударялъ себя но бедру и шепталъ что-то себ подъ носъ. Дама играла на золото и на серебро, систематически ставя золотой на номеръ и пятифранковую монету на черную или красную, поминутно кусая свои блдныя губы. Ей нсколько разъ были даны небольшіе куши, она приподнималась со стула и, недожидаясь, пока крупье подвинетъ съ ней деньги лопаточкой, съ середины стола пригребала ихъ къ себ руками и тотчасъ-же удваивала ставку.

— Удивительное дло: и здсь дамамъ счастье… проговорила Глафира Семеновна, наблюдая игру.

Конуринъ и Николай Ивановичъ молчали и внимательно слдили за игрой.

— Теперь я вспоминаю. Точь въ точь такую-же рулетку я видла у Комловыхъ, но та, разумется, была маленькая, продолжала Глафира Семеновна. Самое выгодное здсь на номеръ ставить, но я все не могу сообразить, сколько выдаютъ здсь за номеръ при выигрыш. — Николай Иванычъ, я поставлю на красную… шепнула она мужу.

— Погоди… не горячись, былъ отвтъ.

— Игра большая. Съ маленькой-то ставкой тутъ и не подступайся… прошепталъ Конуринъ.

— Ну, вотъ… Чего тутъ стсняться! И маленькую ставку въ лучшемъ вид отберутъ, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Ружъ… проговорила вдругъ Глафира Семеновна и бросила двухфранковую монету на красное.

Играющіе обернулись къ ней лицомъ и улыбнулись. Одутловатый крупье-кассиръ придвинулъ съ ней двухфранковую монету обратно и заговорилъ что-то по французски.

— Команъ? удивилась Глафира Семеновна. — Николай Иванычъ, смотри, отъ меня даже не принимаютъ ставку, обратилась она къ мужу недоумвающе.

Крупье-кассиръ, заслыша ея русскую рчь, издали показалъ ей пятифранковикъ.

— Да, да… Видишь, онъ показываетъ теб, что меньше пяти франковъ ставить нельзя, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Но ежели я поставлю пять франковъ, то у меня ассигнованнаго на проигрышъ золотаго хватитъ только на четыре ставки.

— Такъ что-жъ изъ этого? По одежк и протягивай ножки.

— Помилуй, какая-же это игра на четыре ставки! Дай мн еще золотой.

— Да ты прежде четыре-то ставки проставь.

Конуринъ стоялъ и бормоталъ:

— Вишь, какъ заигравшись здсь, черти! Отъ двухъ франковъ отказываются. Какъ будто два франка и не деньги. Два франка — вдь это восемь гривенъ, по нашему. У меня въ Питер въ магазин на эти деньги можно купить четверку чаю хорошаго и два фунта сахару.

— Николай Иванычъ, я поставлю пять франковъ на красное… Ужъ куда ни шло… проговорила Глафира Семеновна.