Где апельсины зреют

Ивановы и Конуринъ все еще играли. Конуринъ игралъ уже молча, безъ прибаутокъ. Николай Ивановичъ раскраснлся и тоже молчалъ. Только Глафира Семеновна длала иногда кое-какія замчанія шепотомъ. Наконецъ, Николай Ивановичъ поставивъ ставку и, проигравъ ее, произнесъ:

— Баста. На яму не напасешься хламу. Тутъ можно душу свою проиграть.

Онъ отдулся и отошелъ отъ стола.

— Да ужъ давно никто не выигрываетъ, а только эти проклятые черти себ деньги загребаютъ, откликнулась Глафира Семеновна, кивая на крупье.

— Отходи, Глаша… сказалъ ей мужъ.

— А вотъ только еще ставочку… Я въ выигрыш немножко.

— Какъ ты можешь говорить о выигрыш, если мужъ твой боле четырехсотъ франковъ проигралъ! Вдь деньги-то у насъ изъ одного кармана. Бросай, Иванъ Кондратьичъ, тронулъ онъ за плечо Конурина.

— Да и то надо бросить, иначе безъ сапогъ домой подешь, отвчалъ тотъ и отошелъ отъ стола, считая остатки денегъ.

Глафира Семеновна продолжала еще играть.

— Глаша! крикнулъ ей еще разъ мужъ.

— Сейчасъ, сейчасъ… Только одну послднюю ставочку…

— Да ужъ прибереги деньги-то хоть на желзную дорогу и на извощика отъ станціи. У меня въ карман только переводъ на банкъ — и больше ни гроша.

— На желзную дорогу у меня хватитъ.

Глафира Семеновна звякнула стопочкой пятифранковиковъ на ладони. Мужъ схватилъ ее за руку и силой оттащилъ отъ стола, строго сказавъ:

— Запрещаю играть. Довольно.

— Какъ это хорошо турецкія зврства надъ женой при цивилизованной публик показывать! — огрызнулась она на него, но отъ стола все-таки отошла. — Я въ выигрыш, все-таки двадцать пять франковъ въ выигрыш.

— Не смй мн объ этомъ выигрыш и говорить.

Они молча шли по игорнымъ комнатамъ, направляясь къ выходу.

— Поспемъ-ли еще на поздъ-то? Не опоздали-ли? говорилъ Николай Ивановичъ.

— Теб вдь сказано, что послдній поздъ посл окончанія всей игры идетъ. Я спрашивала… дала отвтъ Глафира Семеновна и прибавила:- Ахъ, какая я дура была, что давеча не прикончила играть! Вдь я была сто семьдесятъ франковъ въ выигрыш.

— Да ужъ что тутъ разбирать, кто дура, кто дуракъ! махнулъ рукой Конуринъ. — Вс дураки. Умные къ этимъ столамъ не подходятъ.

Когда они выходили изъ подъзда, въ саду около скамеекъ, поставленныхъ противъ подъзда, была толпа. Кто-то кричалъ и плакалъ навзрыдъ. Нкоторые изъ публики суетились. Изъ находящагося черезъ дорогу кафе, иллюминованнаго лампіонами, бжалъ гарсонъ въ бломъ передник, со стаканомъ воды въ рук, безъ подноса. Ивановы и Конуринъ подошли къ толп. Тамъ лежала на песк, въ истерик, молодая, нарядно одтая дамочка. Она плакала, кричала и смялась. Ее приводили въ чувство. Это была та самая дамочка, которую Ивановы и Конуринъ видли въ гостиной зал, закладывающей свой браслетъ ростовщику.

— Доигралась, матушка! Вотъ до чего доигралась! Ну, и лежи… Ништо теб… сказалъ Конуринъ.

Пріхавъ въ Монте-Карло на лошадяхъ, они не знали куда идти на станцію желзной дороги и Глафира Семеновна спрашивала у встрчныхъ:

— Ли гаръ? У е ля гаръ? Ля стаціонъ?

Имъ указывали направленіе.

Нкоторые изъ публики уже бжали, очевидно, торопясь попасть на поздъ. Побжали и они вслдъ за публикой. Вотъ входъ куда-то… Но передъ ними захлопнулась дверь и они остановились.

— Николай Иванычъ… Да что-же это такое?! Не пускаютъ… Вдь мы опоздаемъ же послдній поздъ… говорила испуганная Глафира Семеновна.

— А опоздаемъ, то такъ намъ и надо, барынька. — Ночуемъ вонъ тамъ, на травк, за вс наши глупости, отвчалъ Конуринъ со вздохомъ. — Дураковъ учить надо, охъ, какъ учить!

— Зачмъ-же на травк? Здсь есть гостинницы. Давеча мы видли вывски “готель”, отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Нтъ, ужъ вы тамъ какъ хотите, а я на травк… Не намренъ я за два номера платить — я здсь, и въ Ницц. Что это въ самомъ дл, и семь шкуръ съ тебя сняли, да и за дв квартиры плати! Я на травк или вонъ на скамейк. Сама себя раба бьетъ за то, что худо жнетъ.

У захлопнувшейся двери стояли не одни они, тутъ была и другая публика. Глафира Семеновна суетилась и ко всмъ обращалась съ безсвязными вопросами въ род:

— Me команъ донъ?.. Ну, вулонъ сюръ ля гаръ… Ле дерніе тренъ… Ну, вулонъ партиръ а Нисъ, и вдругъ захлопываютъ двери! У е ли гаръ?

Ее успокоивали. Какой-то молодой человкъ, въ срой шляп, красномъ шарф и красныхъ перчаткахъ, старался ей втолковать по-французски, что они успютъ, что это захлопнули передъ ними двери подъемной машины, машина сейчасъ поднимется на верхъ и ихъ впустятъ въ дверь, но впопыхахъ она его не понимала.

Двери подъемной машины наконецъ распахнулись. Глафира Семеновна схватила мужа за руку и со словами: “скорй, скорй” втащила его въ подъемный вагонъ. Вскочилъ за ними и Конуринъ. Вагонъ быстро наполнился и сталъ опускаться.

— Боже мой! Это асансеръ! Это подъемная машина! — воскликнула Глафира Семеновна. — Мы не туда попали.

— Стой! Стой! — кричалъ Николай Ивановичъ служащему при машин въ фуражк съ галуномъ, схвативъ его за руку. — Намъ на поздъ. Гаръ… Гаръ… Трень…

Но машина не останавливалась.

— Фу, ты пропасть! Куда-же это насъ опускаютъ! Не надо намъ… Никуда не надо. Мы въ Нисъ, въ Ниццу… Глаша! Да переведи-же ты этому лшему, что намъ въ Ниццу надо.