Где апельсины зреют

— Молчите вы… Вы сами-же меня съ нимъ и познакомили! — огрызнулась Глафира Семеновна, слезливо моргая глазами, и крикнула извощику: Алле, коше! Алле плю витъ!

Извощикъ щелкнулъ бичемъ и лошади помчались. Впереди виднлась высокая гора и на ней возвышался громадный замокъ. Подъзжали съ Монако. Еще выше, на второй горной террас стоялъ Монте-Карло съ его знаменитымъ игорнымъ домомъ.

XXIV

Передъ самымъ Монте-Карло извощикъ, защелкавъ бичемъ, разогналъ лошадей. Лошади помчались и минуты черезъ дв-три на всхъ рысяхъ подкатили экипажъ къ роскошному подъзду игорнаго дома. Смеркалось уже, когда Ивановы и Конуринъ выходили изъ экипажа. Извощикъ тоже слзалъ съ козелъ и, приподнявъ свою шляпу котелкомъ, просилъ “пуръ буаръ”. Николай Ивановичъ началъ расчитываться съ нимъ. Извощикъ оказался доволенъ расчетомъ, кивнулъ и, улыбнувшись, сказалъ:

— Bonne chance, monsieur…

— Глаша! что онъ говоритъ? Неужто двухъ франковъ на чай ему мало? спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Желаетъ счастія въ игр.

— А почемъ онъ знаетъ, что мы будемъ играть?

— Ахъ, Боже мой! да вдь сюда только за этимъ и здятъ!

Извощикъ пошелъ дале и, наклонившись къ Глафир Семеновн, даже началъ подавать ей совты въ игр въ рулетку, продолжая улыбаться самымъ добродушнымъ образомъ.

— Прежде всего не горячитесь… Но тихо, спокойно… И первую ставку на красную или черную… говорилъ онъ мягкимъ голосомъ на ломанномъ французскомъ язык итальянца.

Глафира Семеновна отшатнулась.

— Да онъ съ ума сошелъ! Вдругъ длаетъ мн наставленія въ игр… проговорила она, бросивъ строгій взглядъ на извощика.

— Осади назадъ, мусью! Осади. Получилъ на чай — и будетъ съ тебя! крикнулъ на него Николай Ивановичъ и тутъ-же прибавилъ, обратясь къ жен:- Сама, матушка, виновата… Якшаешься около игорныхъ столовъ чортъ знаетъ съ кмъ. Партнеръ твой вчерашній по игр. Онъ тебя за партнера и считаетъ.

— Да разв я виновата, что здсь извощики шляются во вс мста, гд бываетъ чистая публика!

Конуринъ, задравъ голову, осматривалъ входъ въ игорный домъ.

— Этакій подъздище-то великолпный! У иного дворца подъздъ въ сто разъ хуже, говорилъ онъ.

— На кровныя денежки дураковъ построенъ. Они ихъ сюда наносили, — отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Дураковъ… Однако, здсь вся Европа играетъ, возразила Глафира Семеновна.

— Ничего не обозначаетъ. На средства всхъ европейскихъ дураковъ. Умные люди здсь играютъ, что-ли? Умный человкъ въ рулетку играть не станетъ.

— Поди ты! У тебя все дураки. Отчего-же т не дураки, которые въ стуколку играютъ, въ винтъ?

— Въ стуколку или въ проклятую дтскую вертушку!.. — воскликнулъ въ свою очередь Конуринъ. — Помилуйте, матушка Глафира Семеновна, что вы говорите! Въ стуколку у тебя карты въ рукахъ и всю ты эту музыку видишь, а здсь какъ теб эти самые… маркеры они что-ли, что вотъ при вертушкахъ-то?

— Крупье…

— Ну, а здсь какъ теб крупье машину пуститъ, такъ ты и долженъ врить, что это правильно. А вдь онъ можетъ пустить и шибче и тише, съ какимъ-нибудь шуллеришкой стачавшись. Знай я, что пойдетъ вертушка тише или шибче — сейчасъ у меня другой разсчетъ.

— Да вдь вы еще не видали, какъ здсь вертушку пускаютъ и судите потому, какъ въ Ницц ее пускаютъ. А здсь Монте-Карло… здсь на всю Европу… здсь совсмъ другіе порядки…

— Да вдь и вы еще не видали.

— Не видала, но много читала про эту рулетку. Однако, что-же мы не входимъ въ нутро, Николай Иванычъ? Толпимся на подъзд и безъ всякаго толку… — заговорила Глафира Семеновна.

— Дай, матушка, зданіе-то осмотрть. Успешь еще деньги-то свои отдать. Хорошъ подъздъ, но одного въ немъ не хватаетъ… — произнесъ съ ироніей Николай Ивановичъ.

— Ахъ, какой знаменитый архитекторъ выискался! Чего-же это не хватаетъ-то?

— А вотъ тутъ надъ подъздомъ должна быть надпись на всхъ европейскихъ языкахъ: “здсь дураковъ ищутъ”.

— Да полно вамъ! Ну, что это въ самомъ дл! Вс дураки, дураки… Вы очень умны, должно быть?

— Самый первый дуракъ, иначе-бы сюда не пріхалъ.

Разговаривая на эту тему, они обошли кругомъ весь игорный дворецъ, посмотрли съ откоса внизъ, гд въ стрльбищ проигравшіеся игроки, вымщая свою злобу на невинныхъ голубяхъ, бьютъ ихъ изъ ружей, и снова подошли съ главному входу.

— Бдные голубки! — вздыхала Глафира Семеновна.

— Здсь, душечка, жалости нтъ, здсь и людей не жалютъ — отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Но я удивляюсь, какъ это не запретятъ для удовольствія голубей разстрливать.

— Здсь ничего не запрещаютъ. Человка даже до застрла доводятъ. Нашего-же родственника въ третьемъ году чуть не до сапогъ раздли, ты сама знаешь.

— Ахъ, вы все про одно и тоже. Ну, что-жъ, входите.

Они вошли. Уже совсмъ стемнло и везд зажгли электричество. Представляющій изъ себя верхъ роскоши вестибюль блисталъ электричествомъ. Въ немъ толпилась нарядная публика, очень мало разговаривавшая и съ удивительно озабоченнымъ дловымъ выраженіемъ на лицахъ. Ни веселья, ни улыбки Ивановы и Конуринъ ни у кого не замтили. Ежели кто и разговаривалъ, то только полушопотомъ. Только у бюро игорнаго дома стоялъ нкоторый говоръ.

— Билеты на входъ надо взять, что-ли? спросилъ Николай Ивановичъ.