Ответ: «Двадцатый век оказался веком техники, и большинство талантов стремилось себя реализовать не в литературе, а именно в технике. Самая модная профессия — инженер, возникло даже выражение — инженеры человеческих душ. Несомненно, отток душевной энергии в сторону техники в какой-то степени сохраняется до сих пор, и это отвлекает часть сил от художественного творчества. Во-вторых, служенье муз не терпит суеты, а век оказался очень суетливым и динамичным, причем эта динамичность трагически надрывная — антагонизм, споры, конфликты… Дух требует всегда некоего покоя, отстраненности от будней. Это тоже не содействовало высокому развитию именно художественной культуры. И третье обстоятельство: когда все кипит и бурлит, со дна поднимается тот осадок, который не должен был подниматься. Все перемешивается, возникает духовная турбулентность.»
Все иносказания, иносказания… Все — как в «некие» времена — для чтения между строк?
Вопрос: «Знания умножают наши печали. Какие Ваши планы пока остались нереализованными?»
Ответ: «К сожалению, их очень много. Сейчас я часто обращаюсь к общественным наукам, гуманитарной классике. Недавно вот обнаружил у Плеханова интересное размышление по проблеме усталости нации. Французская нация пережила многочисленные исторические потрясения: революция 1789 года, якобинцы, якобинский террор, Наполеон и т. д. — нация устала. Любопытное суждение, и теперь я анализирую на нашем историческом примере. Война японская, германская — тоже наступило утомление. Отсюда и известная апатия, каждый замыкается в себе…»
Слишком мягко сказано?
Дальше он говорит: «Знаете, я к 80-ти годам понял, наконец, Маркса. Корю себя за то, что недостаточно хорошо знаю математику и уже никогда не узнаю. Что не так хорошо владею музыкой, бренчу любительски, но серьезно не владею инструментом. Так много не сумел и не успел…»
И тем не менее, а?..
Любопытно: почему и он, и сын Маленкова Андрей — химики?
Да и не в честь ли Жданова Георгий Максимилианович назвал сына Андреем?
«В зимний холод…»
В Майкопе третий день холодюка: наверняка достал переваливший через хребет ледяной ветрище Новороссийска… Я-то, само собою, расправил плечи. Как посмеивались наши «морозоустойчивые» евреи: «Мы — сибираки!» Вот и я — тоже. «Сибирак».
Опять весь город высыпал демонстрировать дорогие шубы: такая редкая возможность!
Адыгейцы надели русские треухи, кто побогаче — непременно из пыжика.
Как я забыл в Москве свой «пирожок» из цигейки, за семь рублей купленный когда-то в Москве из гонорара за первый роман! Почему это помню, — редактор Игорь Жданов, вместе с которым сделали эту вынужденную покупку — оказался в Москве без шапки — все говорил: «Потеплеет — выбросишь!»
Но он верно служит мне до сих пор.
Что бы теперь придумать в Майкопе?
Кунак все обещает мне черкесскую папаху, высокую, как печная труба, но ждать ее, судя по всему, еще долго…
Вспомнил отца, который ходил в кубанке с синим верхом. Вспомнил его любимую поговорку: «В зимний холод всякий — молод!»
Я ее долго не понимал, потом как-то спросил: что она означает, к чему она?
Отец не успел ответить — рассмеялась «мамаша», наша крестная: Карпенчиха.
— А посмотри на улицу: вон — Сазонович. В понедельник ему сто лет будет, в жару еле шкандыбает, а сычас, глянь: несется как змеюлат…
Подвиг — половина дела
С музыкантами и певцами ансамбля «Русская удаль» ехали в станицу Гиагинскую, где они должны были дать концерт…
Слышал их в прошлом году, очень расположился, а тут Эдик Овчаренко свел нас, наконец, с руководителем его, Анатолием Шипитько, чей портрет недавно закончил — прекрасная работа, обрадовал меня мой старый друг, очень обрадовал.
У Эдика в мастерской я и спросил Шипитько, когда и где ближайший концерт, там я в Гиагинскую и напросился, тем более, что в памяти и в душе с этой станицею столько связано…
Надо сказать, что у ребят из ансамбля — само собой, это касается и женской его части — очень хорошие лица, словно одухотворенные благородным их занятием народной культурой, атмосфера в автобусе установилась простая и дружеская.
Мы с Анатолием Васильевичем все разговаривали, искали общих товарищей, общих знакомых и, слава Богу, находили… Когда я забыл название очень дельного коллектива из хорошо знакомого мне Прокопьевска, он тут же подхватил: ну, как же, мол, — знаменитые «Скоморохи»!
Вторым планом я все размышлял о Гиагинской и, наконец, спросил Шипитько: слышал он что-нибудь о восстании Урупского полка казаков?
Нет, оказалось, не знает ничего… Даже он, родом майкопский. Не говоря уже о том, что вообще человек эрудированный, бывалый, хорошенько по России, выражаясь словами Николая Васильевича Гоголя, «проездившийся»: десяток лет кроме прочего работал в Сибири.
Может, думаю, спросить ради эксперимента о броненосце «Потемкин»?.. Сам я так давно уже прямо-таки мечтаю сравнить два эти восстания, да все недосуг.