Будто повторялся давний кошмар: какое-то мгновение Гарри казалось, что он вновь стоит на коленях возле тела Дамблдора под самой высокой башней Хогвартса. Но на самом деле он не отрывал взгляда от крохотного тельца, пронзенного ножом Беллатрикс и скрючившегося на траве. «Добби… Добби…» — всё повторял Гарри, хоть и знал, что эльф ушел туда, откуда уже не дозваться.
Спустя минуту он понял, что они все же попали в нужное место, потому что его, склонившегося над Добби, окружили Билл, Флер, Дин и Луна.
— Гермиона, — сказал Гарри внезапно. — Где она?
— Рон увел ее внутрь, — ответил Билл, — с ней все будет хорошо.
Гарри вновь посмотрел на эльфа. Протянул руку и вынул острый клинок из груди домовика, потом стащил с себя куртку и накрыл ею маленькое тело как одеялом.
Где-то неподалеку море билось о скалы. Гарри слушал шум волн, а остальные разговаривали, обсуждали дела и принимали решения, которые сейчас его не интересовали. Дин понес раненого Грипхука в дом, Флер поспешила за ним. На этот раз Билл был совершенно уверен в своих словах. Гарри смотрел вниз, на крохотное тело, чувствуя, как чешется и горит шрам, а другой частью своего сознания видел, будто через уменьшительное стекло, как Волдеморт наказывает тех, кто остался в особняке Малфоев. Его гнев был ужасен, но горе Гарри было таким сильным, что снижало эту ярость, делая ее похожей на отголоски далекого шторма, которые доносятся через безбрежный, спокойный океан.
— Я хочу сделать все как положено, — были первые слова, которые Гарри произнес, придя в себя. — Не магией. У вас есть лопата?
И через некоторое время приступил к работе, в одиночку копая могилу в том месте, которое ему указал Билл: в дальнем углу сада, между кустами. Он яростно рыл землю, находя удовольствие в тяжелом труде и радуясь тому, что в нем совершенно нет магии, потому что каждая капля пота и каждый волдырь казались ему данью памяти эльфа, который пожертвовал жизнью ради него и друзей.
Шрам Гарри горел, но он уже привык к боли и чувствовал ее будто отдельно от своего тела. Он, наконец, научился контролировать себя, закрывать сознание от Волдеморта, тому, что Дамблдор хотел, чтобы он узнал от Снейпа. Волдеморту не удалось завладеть сознанием Гарри, когда тот оплакивал Сириуса, и теперь его мысли не могли проникнуть в разум юноши, погруженного в тоску по Добби. По-видимому, Тёмного Лорда отгоняло горе, хотя Дамблдор, конечно, назвал бы это чувство любовью.
Гарри все глубже и глубже копал твердую, холодную землю, превращая свою печаль в капли пота, не обращая внимания на боль в шраме. В темноте, где не было слышно ничего, кроме его собственного дыхания, и только бурное море делило с ним компанию, Гарри вновь вспоминал то, что случилось в особняке Малфоев, повторял услышанные слова — и через некоторое время смог осмыслить произошедшее.
Мысли попадали в унисон равномерным движениям лопаты.
Дары… Хоркруксы… Дары… Хоркруксы… Его уже не сжигала та странная, навязчивая жажда обладания. Потери и страх уничтожили ее. Он чувствовал, будто резко очнулся ото сна.
Глубже и глубже становилась могила, и Гарри понимал, где сегодня ночью был Волдеморт, и кого он убил в самой верхней камере Нурменгарда, и почему…
Потом он подумал о Хвосте, мертвом из-за одного маленького бессознательного порыва милосердия… Дамблдор это предвидел… Что еще он знал?
Гарри потерял счет времени. Только когда к нему присоединились Рон с Дином, он понял, что стало немного светлее.
— Как там Гермиона?
— Лучше, — ответил Рон, — с ней Флер.
Гарри приготовил резкий ответ на случай, если они спросят, почему бы просто не создать нормальную могилу с помощью палочки, но слова не понадобились. Друзья спрыгнули в выкопанную им яму, держа в руках собственные лопаты, и в тишине продолжили работу, пока могила не стала достаточно глубокой.
Гарри плотнее завернул Добби в свою куртку. Рон сел на край ямы и снял ботинки с носками, потом надел их на голые ноги эльфа. Дин наколдовал шерстяную шапочку, и Гарри осторожно надел ее на голову Добби, укутав его огромные уши, похожие на крылья летучей мыши.
— Нужно закрыть ему глаза.
Гарри не услышал, как остальные подошли к ним в темноте. На Билле был дорожный плащ, на Флер — большой белый передник, из кармана которого торчала бутылка с костеростом. Бледная Гермиона, одетая в позаимствованное у кого-то платье, едва стояла на ногах. Когда она подошла ближе, Рон обнял ее. Луна, накинувшая один из плащей Флер, присела на корточки и нежно положила пальцы на веки эльфа, заставляя их прикрыть остекленевшие глаза.
— Вот так, — сказала она мягко, — теперь он сможет уснуть.