Гаргантюа и Пантагрюэль

Подъехав ближе, мы услыхали вместе с колокольным звоном чье-то непрерывное пение. Очевидно, это пели туземцы. Вблизи острова Пантагрюэль заметил маленькую скалу. У подножья скалы стояла хижина, окруженная садиком. Прежде чем причалить к острову, Пантагрюэль решил заглянуть в эту хижину.

В хижине мы нашли добрячка-пустынника, по имени Брагибюс, который угостил нас на странный манер: он заставил нас пропоститься целых четыре дня. Пустынник заявил, что иначе нас на остров не пустит, потому что сейчас там пост четырех времен года.

— Не понимаю такой загадки, — сказал Панург. — Скорее, это пост четырех ветров. Ведь те, кто постятся, — питаются одним ветром. Неужели вам больше делать нечего, кроме как поститься? Ей-богу, это скучное дело. Мы отлично обошлись бы и без него.

— Нет, — сказал отшельник, — сейчас не поститься невозможно. Таков наш обычай. А кто с ним не согласен — тот еретик, и его полагается сжечь на костре.

— Ну, отче, — сказал Панург, — в море я больше боюсь утонуть, чем сгореть в огне. Но уж так и быть, попостимся. Пост — это дело пустяковое. Гораздо труднее сделать так, чтобы не класть зубы на полку. Но уж раз такое положение — будем поститься.

И вот мы принялись поститься. Пост был, по правде сказать, не из легких. В первый день мы постились без отдыха и срока, на второй — без толка и без смысла, на третий — высунув язык, на четвертый — не на жизнь, а на смерть. Таков был здешний обычай.

Когда наш пост кончился, отшельник дал нам письмо к некоему Альбиану Камару, церковному сторожу острова Звонкого. Это был славный старикашка, весь лысый, с багровыми щеками и малиновым носом. Узнав из письма, что мы пропостились столько, сколько нужно, он очень хорошо нас принял, великолепно угостил и показал все достопримечательности острова.

^{Церковный сторож}

Оказалось, что на острове Звонком живут одни только птицы. Птицы были большие, красивые, необыкновенно вежливые и очень походили на моих соотечественников. Они пили, ели, спали совсем как люди. С первого взгляда можно было подумать, что это — настоящие люди, но это было не так. Старец сказал нам, что это ни священники, ни миряне. Их оперенье также смущало нас: у одних оно было белое, у других — черное, у третьих — серое, у четвертых — красное. Были тут птицы наполовину белые, наполовину черные, или же белые наполовину с голубым. Самцов у них звали клергами, монагами, претрагами, абегами, эвегами, карденгами и, наконец, — папагами. На весь остров полагался только один папаг. Самок звали клергессами, монагессами, претрагессами, абегессами, эвегессами, карденгессами, папагессами.[21]

Нас очень удивило, почему на всем острове живет только один папаг. Сторож сказал нам, что таков здешний обычай. Здешние птицы, оказалось, могут превращаться друг в друга. Так, клерги могут превратиться в претрагов и монагов. Претраги могут стать эвегами, а эвеги — карденгами. Из карденгов избирается папаг. И подобно тому, как в пчелином улье бывает только одна матка, а в мире светит только одно солнце, — так и на острове Звонком существует всего лишь один папаг.

^{Папаг среди других птиц.}

Правда, 2660 месяцев тому назад на острове появилось сразу два папага. Но это было настоящее бедствие. Часть птиц примкнула к одному папагу, другая — к другому. Некоторые птицы вдруг стали немыми и перестали петь. Другие запретили звонить в колокола. Приверженцы папагов нападали друг на друга, дрались и ссорились непрерывно, так что острову грозила опасность остаться без обитателей. В это смутное время призвали на помощь иноземных императоров, королей, герцогов, графов и баронов; но смута улеглась только тогда, когда один из папагов умер и на всем острове оказался снова только один папаг.

Мы спросили у сторожа, почему птицы все время поют? Сторож сказал, что петь им приказывают колокола, которые висят над их клетками.

— Хотите, — сказал он, — я заставлю петь вон тех монагов, которые носят на головах капюшоны?

— Пожалуйста, — попросили мы.

Сторож позвонил в колокол шесть раз. На звон сбежались монаги и ну петь во всю глотку!

— А если я позвоню, — сказал Панург, — запоют вон те, у которых перья цвета копченой селедки?

— Конечно, — отвечал сторож.

Панург позвонил, и эти копченые пичужки, действительно, запели, только голоса у них были сиплые и неприятные. Сторож сказал нам, что эти птицы — страшные ханжи и, кроме рыбы, они ничего не едят.

— Вы объяснили нам, — сказал Пантагрюэль сторожу, — что птицы, начиная с клергов, могуг постепенно превращаться друг в друга. Но откуда же берутся у вас клерги?

— Они прилетают к нам из-за моря, — сказал сторож. — Часть их прилетает из большой удивительной страны, которая называется «Хлеба-нету», часть — из другой страны, что лежит к западу и называется «Слишком-много-их». Клерги покидают там своих отцов, матерей и друзей и летят к нам целыми стаями. Представьте себе, что в каком-нибудь доме слишком много детей. Если всех их оделять наследством — весь дом разорится. Поэтому лишних детей родители отсылают на наш остров. Это и есть клерги.