Гамзатов против Адалло

Гамзатов оказался опытным царедворцем и искушённым интриганом. Он всегда хотел быть на Олимпе только один. Став ещё при жизни своего рода витриной Дагестана, поэт зорко следил за тем, чтобы рядом не появились мощные конкуренты. Одних он убирал со своего пути ничем не прикрытой травлей в печати, других развращал незаслуженными почестями, вокруг третьих организовывал заговор молчания. Так, до сих пор в точности неизвестно, что в 1979 году произошло с ногайской поэтессой Кадриёй, которая первой в дагестанской поэзии коснулась многих ранее запретных тем. (К слову: после трагической гибели Кадрии место первой поэтессы Дагестана попыталась занять Фазу Алиева, но это ей не удалось, из неё получилась всего лишь официальная писательница, в доску своя для большого начальства, но не интересная даже аварскому народу.)

Адалло стал одной из жертв интриг Гамзатова. Используя связи в Москве и Дагестане, Гамзатов, ставший в эпоху брежневского застоя к началу 1980-х годов несменяемым руководителем Союза писателей Дагестана, зачастую творил что хотел, и никто не мог ему и слова поперёк сказать. Лишь Адалло неоднократно пытался публично осадить зарвавшегося царька и призвать его к ответу. Но поэту тут же давали отлуп: мол, на кого замахнулся. В общем, обиды накапливались даже не годами — десятилетиями. А в конце горбачёвской перестройки, когда власть вожжи несколько отпустила, недовольство вылилось в протестное движение, тут же приобретшее национальную окраску.

Тот же Адалло неожиданно оказался у руля народного фронта аварцев. У него появилось немало сторонников. Десятки тысяч людей пошли за своим поэтом. Но политический лидер из него получился слабый. Я уже сотни раз писал о том, что литература — дело одинокое. В отличие от политики, где, наоборот, очень многое решает команда. А у Адалло надёжной и умной команды не оказалось. Отсюда — его драма и куча наделанных ошибок.

Знал ли обо всём этом Кузнецов? И да и нет. Он хорошо знал цену Гамзатову. Поэт Роберт Винонен, много лет возглавлявший в Литинституте кафедру художественного перевода, вспоминал, как во время одной из их совместной поездки по Сибири читатели поинтересовались у гостей отношением к Расулу Гамзатову. «Я, — рассказывал Винонен, — приготовился было более-менее подробно поведать молодым о национальной природе таланта, о специфике перевода стихов и прочем. Но Кузнецов упредил и закрыл тему одной репликой:

— Не будем говорить об уродливых социальных явлениях!»

Кузнецов по собственному опыту знал, что Гамзатов редко когда отстаивал настоящие таланты. Так, в издательстве «Современник», где Кузнецов в семидесятые годы работал в редакции национальных литератур, именитый горец проталкивал рукописи лишь нужных ему людей. Его всегда в первую очередь заботило собственное положение, а не литература. Вспомним, когда в конце 1960-х годов в литературе обострилась борьба между «прогрессистами» и «консерваторами», Гамзатов, несмотря на требования Твардовского выбрать чью-то одну сторону, упорно продолжал сидеть на двух стульях, оставаясь в редколлегиях как «Нового мира», так и «Литературной России». Твардовский после своего вынужденного ухода из «Нового мира» рассказывал своему бывшему заместителю Алексею Кондратовичу: «Что вы говорите о Расуле? У него свои переживания. Спрашиваю, почему мрачен, чем недоволен. Он: «Ты понимаешь, в правление не выбрали [Я удивился, выбрали же, не могли не выбрать. В таких случаях А. Т. начинает яростно спорить. Я проверил потом: конечно, выбрали, но не сделали секретарём правления — вот в чём беда. — Ремарка Кондратовича]. Как я теперь приеду в Дагестан?» Вот забота. Я ему говорю, что меня постепенно отовсюду выставили и уже никуда не выбирают, ни в ЦК, ни в депутаты, — и ничего, но он не слышит и повторяет: как мне теперь ехать домой. Вот его заботы».

Но всех проблем своего аварского собрата Адалло Кузнецов, я думаю, не знал. Ему в конце 1980-х годов, похоже, стало не до поэзии других народов. Он никак не мог понять, в какую пропасть катилась вся страна. Распад Советского Союза поэт переживал как страшное личное горе. Вдова Кузнецова рассказывала, что муж одно время по ночам даже плакал.

Кузнецов — поэт с трагическим мироощущением — даже после всего случившегося долго не мог смириться с развалом советской державы. Получалось, что оправдались самые страшные его поэтические пророчества: наступал апокалипсис.