Гамбит

Внутри бронированного корпуса тесные боевые рубки, разбитые секции и узкие технические переходы кипели от судорожной активности. Матросы, прекрасно зная о некомплекте экипажа, выжимали из себя остаток сил, пытаясь вернуть корабль в полную готовность. Сон мог подождать, для сна будет время позже. Еще час. Еще несколько минут. Только лишь закончить работу здесь.

Они щурились, всматриваясь в экраны, работали, ремонтируя безнадежно поврежденные системы, помогали раненым. Жевали стимуляторы, курили, трясли головами, перебарывая подступающую усталость.

Смертельно изможденные, нагруженные химией, игнорируя царапины и легкие раны. Мелкие ошибки накапливались в большие, большие грозили катастрофами.

Первый несчастный случай произошел примерно через час после старта. Группа, переносящая ракеты с левобортных складов, обслуживавших уничтоженные метатели с седьмого по двенадцатый, слишком поздно отреагировала на перегруз амуниционного погрузчика, хотя справедливости ради следует добавить, что никто не мог знать, что оборудование было повреждено во время боя несколькими часами ранее. На данные, выходящие за рамки нормы, первым обратил внимание О’Коннел, но раньше чем он успел отключить кран, гидравлика отказала, и двухтонный «Эксоцет XII» соскользнул из держателя и с громом обрушился на решетчатые плиты пола, чтобы за миг быть придавленным мертвым плечом подъемника.

Повреждение транспортной линии практически не давало возможности пользоваться содержимым полных складов левого борта. Теперь доступ к ним имел лишь чудом запущенный группой Бойллер метатель номер восемь.

Чуть позже плохо проведенный тест звездного движка чуть не привел к взрыву, который повлек бы за собой смерть большей части экипажа. Бледный словно стена мичман Хайдер, после смерти Зеленки выполнявший функцию главного инженера, позже клялся всеми святыми, что он запустил тестовую программу, а не настоящую процедуру прыжка. Через пять минут его уже тошнило.

После Рошель выяснила, что в его организме – четверная доза стимуляторов. Нервничающему офицеру пришлось их принять, когда двенадцатью часами раньше попадание в реакторный отдел привело к тому, что он моментально преодолел шесть ступенек, отделявших его от командного состава.

Единственный случай со смертным исходом случился снаружи корабля. Жертвой оказался старший матрос Бэнкс, работавший в группе, которая исправляла панель сенсоров номер два. Обычно внимательный солдат, в четвертый раз за свою вахту вышедший наружу корабля, не проверил заряд резервного генератора. Усталость, невнимательность, рутина – наверняка всего понемногу. Ученическая ошибка, которая все равно не должна была закончиться трагедией, если бы оборудование оказалось исправным. Но оно не оказалось.

Изолированная перчатка, пусть и не приспособленная к тому, чтобы выдержать мощный энергетический удар, спасла его от мгновенной смерти. Однако не выдержала электроника, предсмертным сигналом запустив двигатели упряжи и с возрастающей скоростью послав солдата вдоль корпуса «Хищника». Поврежденные разрядом кислородные трубки сдались секундой позже.

Нужно было признать, что Бэнкс, будучи почти без сознания от боли, не утратил хладнокровия до самого конца. Коллеги почти полминуты спасательной акции видели, как мужчина, теряя полосу замерзшего кислорода, медленными движениями обожженных рук проверяет сперва один, а потом второй затвор безопасности скафандра.

Те, похоже, не действовали, поскольку выброс газа не прекращался. Матрос тогда еще жил, как утверждал боцман Кубера, который отреагировал быстрее прочих: был ближе остальных от раненого. Позже он говорил, что солдат ужасно медленными движениями как раз работал с упряжью, когда на полном лету ударился в носовой блок орудий противоракетного щита.

Те, кто находился дальше, не видели, что случилось – кроме того, естественно, что Бэнкс ударился об композитную конструкцию. Лучший – или, скорее, худший – вид на все имел боцман. Что бы он ни увидел, после этого он прекратил попытки спасения.

Группа из восьми человек, запертая в скафандрах, наполненных ускоренным дыханием, смотрела словно загипнотизированная, как матрос сперва превращается в белое пятно, а потом в сверкающую точку.

А потом наконец исчезает.

* * *

Лейтенант Бойллер перехватила его, когда он возвращался на мостик после того, как окончательно отказался поспать хотя бы час. Невысокая темнокожая офицер, обычно образец самоконтроля и профессионализма, теперь явно нервничала.

– Командор… – начала она. Ей почти удалось переступить с ноги на ногу в тяжелом скафандре. – У меня, с вашего позволения, есть дело.

– Слушаю, лейтенант. – Он вытер уставшие глаза бронированной перчаткой. Чуть скривился, когда твердая оболочка почти поцарапала кожу.

– Это частное дело, – произнесла она не слишком уверенно и словно бы несмело, и он удивился. Сколько ее помнил Кристенсен, это был первый случай, чтобы лейтенант Бойллер собиралась попросить что-то для себя. – Если это возможно, я хотела бы доступ к списку солдат на транспортах.

– Кто-то знакомый? – Командор приподнял бровь.