Фрактальный принц

– Ты ни о чём не жалеешь, – отзывается корабль. – Ты Жан ле Фламбер. О чём ты можешь жалеть?

Бабочка опускается на край моего стакана. Тонкий слой псевдоматерии и золотистая жидкость на дне искажают её белое отражение.

– На Марсе я считала, что ты можешь помочь Миели. Я верила в это. Я думала, ты сумеешь доказать ей, что она не обязана подчиняться Пеллегрини. Я надеялась, что ты увидел другую сторону её личности. Ты даже заставил её петь. Но в конце концов ты оказался таким же, как она. Ты готов стать кем угодно, лишь бы получить то, что тебе хочется.

– Тебе легко говорить, – отвечаю я. – Ты ведь просто…

Я умолкаю в нерешительности. Слуга? Рабыня? Любовница? Кем же на самом деле является для Миели «Перхонен»? Но я так и не могу это определить.

– Мне жаль, – бормочу я.

– Похоже, тебе сегодня нравится это слово.

– Мне нравится моя шкура, – возражаю я. – Я ею дорожу и не отрицаю этого. И я не намерен возвращаться в Тюрьму или в какой-либо другой ад, уготованный мне копами. Прежде я справлялся с Пеллегрини. Я способен ей противостоять.

Я прикусываю язык. Богиня наверняка всё время нас слушает. Но корабль это, похоже, ничуть не беспокоит.

– Вот как? – иронизирует бабочка. – И поэтому ты позволяешь ей манипулировать собой и заставлять совершить невозможное?

– Тебе не понять, что стоит на кону. Если Чен владеет артефактом Вспышки, который обладает теми свойствами, о которых я думаю, я…

– Я понимаю, что стоит на кону для меня, – перебивает «Перхонен». – А ты?

Трудно заставить отвести взгляд бабочку, даже если у тебя лицо величайшего полководца Солнечной Системы. Поэтому я сам отвожу взгляд.

– Я хочу стать свободным, – говорю я. – И могу сделать ещё одну попытку. На Марсе у меня было кое-что, но я от всего отказался. Я даже думаю, что намеренно позволил себя поймать, можешь в это поверить? В прошлый раз Пеллегрини показала мне, чем я занимался. Ко мне вернулось множество воспоминаний, которые я считал безвозвратно утраченными, – о ней, о том, кем она была, о Земле. – Я тру переносицу и ощущаю грубый, чужой шрам. – Понимаешь, у меня был план, великолепный план, но я им не воспользовался. Вместо этого я напрямую схватился с Ченом. Решил выяснить, смогу ли его одолеть. – Я трясу стакан, сгоняя бабочку, и наливаю себе ещё виски. – Так что дело не в том, чтобы стать Жаном ле Фламбером. Дело в том, чтобы избавиться от него.

– А как насчёт твоего очередного плана? – интересуется корабль. – Он сработает?

– Сработает. Это самый лучший из всех моих замыслов. Вот только после того, что произошло, я не уверен, что Миели на него согласится.

– Расскажи-ка, в чём он заключается.

И я рассказываю «Перхонен» историю о воинствующем разуме и камне Каминари. Я рассказываю о контроле над небесами и городе Сирре, об Ауне и похитителях тел. Не всё, конечно, но достаточно, чтобы убедить «Перхонен» в том, что план сработает. И в том, что на этот раз вся тяжёлая работа выпадет на мою долю. Бабочка слушает. А я гадаю, смеётся ли сейчас где-нибудь Пеллегрини – в моей голове или где-то далеко отсюда.

– Ты прав, – произносит «Перхонен», когда я заканчиваю. – Миели никогда на это не согласится. Она скорее умрёт.

Усилием воли я возвращаю себе своё лицо.

– И что же нам делать?

Я осторожно передвигаю парящий в воздухе стакан, словно шахматную фигуру. Теперь твой ход.

– То, что получается у тебя лучше всего, – отвечает корабль. – Мы её обманем.

12 Таваддуд и карин

ИСТОРИЯ ТАВАДДУД И АКСОЛОТЛЯ

Девушка, которая любила только монстров, в одиночестве шла по узким улочкам Города Мёртвых. Гули, привлечённые теплом недавно вырытых могил, бродили вокруг, глядя на неё пустыми глазами. Она явилась сюда в поисках места, где её не сумели бы найти ни Кающиеся, ни Вейрац. Если кто-то придёт, она сможет притвориться гулем. Здесь, среди мертвецов, она будет в безопасности.

Она продолжала шагать вперёд. Гули последовали за ней.

Дуни вернулась от сплетателя совсем другой – на её шее появился кувшин джинна, и теперь это были два существа, слившиеся в единое целое. К ней девушка пойти не могла. Сестра стала чужой.

А отец…

Гуль дёрнул её за руку. Он был высоким, измождённым, со спутанной грязной бородой, но его хватка оказалась удивительно сильной.

– Я НА РАССВЕТЕ ЗАСТРЕЛИЛ АНГЕЛАИЗГОЯ! – вопил он. – «ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ, МАРИОН», – СКАЗАЛ ОН, СГОРАЯ…

Гуль бесцветным голосом кричал ей прямо в лицо, и к словам примешивалась ужасная вонь гниющих зубов. Девушка вырвалась от него и пустилась бежать.

Но далеко ей не удалось уйти. Из могил вышли другие гули и, щурясь на дневной свет, глухим шёпотом рассказывали свои истории. Они окружили её грязной, вонючей толпой, хватали за руки, толкали. Девушка зажала уши ладонями, чтобы не слышать их жалоб, но они оттаскивали её руки от головы…

Вдруг налетел холодный ветер, колючий, словно песок. И послышался голос:

– Эта… принадлежит… мне.