С недавних пор эти двое были неразлучны, хотя бы потому, что ценили заурядность друг друга. В результате ни один из них не мог понять природу их взаимоотношений и каждому они льстили. Опустившийся Тернер, который не мог смотреть вперед кроме как с прищуром, да и то видел все в искаженном виде, которого изрыгнула такая трясина, о какой никто здесь и не слыхал, и который в последнее время затеял страдать от гнойных нарывов, этот самый Тернер полюбил богатого и молодого помещика и буквально не мог без него жить. Ральф Ангус, прежде такой лощеный, чьи бакенбарды в мирной обстановке вились мужественными рыжеватыми колечками (по масти он был вылитый гнедой конь), мог бы посмеяться над дружбой Тернера, если бы со временем не преисполнился к нему благодарности. Он обнаружил, что с Тернером можно говорить о мелочах. Они беседовали о погоде и состоянии своих желудков и в конечном итоге испытывали изрядное облегчение. Каждому было что скрывать: Тернер, хитрец и пройдоха, иногда шарил по чужим карманам и, вероятно, даже кого-то убил, в то время как Ангус, крестник дочери графа, знавал великолепие палладианских особняков, когда-то ему и нос не приходилось вытирать самому, а отец его захватил несколько тысяч акров колониальных земель (на вполне законных основаниях), так вот эти язвы прошлой жизни счастливо зарубцевались благодаря тому, что за время долгого путешествия оба друга обратились в полные ничтожества.
В дождливую ночь, устроившись под каменным уступом, они весьма сблизились: светский, лощеный джентльмен, теперь сравнявшийся цветом и фактурой с кокосовым орехом, и желтый греховодник, чье тело кричало от боли пастями нарывов. Разведя маленький костерок, чье шипение уже служило немалым утешением, они принялись говорить друг другу добрые слова.
— Вот щепотка чая, — сказал Тернер. — Бери свой квартовый котелок и заваривай на одного. Мой бедный желудок не выдержит ни чашки горячего чая!
— Сейчас-то ты ешь, — возразил Ангус.
— И слава богу! Уверяю тебя, ем я исключительно по привычке, — заявил Тернер, назидательно подняв палец.
— Тогда и попьешь тоже по привычке, кретин! Или я выплесну твой чай на землю.
— Это уж как угодно, — с нарочитым смирением сказал Тернер.
Вскоре котелок завздыхал на влажных ветках. Едва на поверхность воды поднималась муть, люди ее снимали. Оба сидели, по-портновски скрестив ноги, запихивая в рот куски и пристально глядя на котелок, иначе пришлось бы смотреть друг другу в лицо.
Именно в этот момент и из этого положения они выглянули наружу и увидели всадника, спускающегося с горы.
Вспыхнувшая молния мигом подтвердила их подозрения: ездок был чужаком. Не успел он скрыться из виду, как пещерные жители впали в ярость, которой им отчаянно хотелось поделиться друг с другом. От этого они еще больше сблизились. Каждому не терпелось узнать, что видел другой, однако рассуждать о природе своих видений они не решались. Мысли бывают довольно тревожными, если озаряют разум зелеными вспышками.
Спустя некоторое время после отъезда Лемезурье, покуда Тернер все еще ковырялся в зубах и переваривал съеденное, он заметил:
— Он мне совсем не по душе, Ральф.
Молодой помещик поморщился, не желая осуждать того, кто вполне мог быть представителем одного с ним класса.
— Странный парень. Не похож на других, — наконец ответил Ангус.
— Ну, есть тут один, на кого он похож, — заметил Тернер.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Ангус, который не хотел ввязываться ни в какие неприятности.
Он был, как говорится, человеком приятным во всех отношениях и теперь немного тяготился столь опрометчивой дружбой.
— А? — с досадой буркнул Тернер.
— Кого ты имеешь в виду?
— Кого-кого, Фосса! И Лемезурье.
Ангус поморщился.
— В этой, с позволения сказать, экспедиции, — по привычке перешел на шепот Тернер, — мы как вода и масло, и не поладим никогда.
Белки глаз молодого скотовода сверкнули.
— Я твердо намереваюсь, — проговорил он, — поладить с мистером Фоссом, который и есть глава экспедиции.
— Вода и масло! — пропел Тернер.
Огонь зашипел.
— Мы друг друга поняли, Ральф.
Богатый помещик искренне стремился к взаимопониманию со своим товарищем.
— Твой котелок вмещает кварту, тут уж не ошибешься, — заверил его Тернер, и почерневший котелок в самом деле выглядел весьма убедительно. — А вот с этим Лемезурье… — Имя было ему настолько ненавистно, что он покатал его между языком и небом, словно пытаясь вобрать неприятный вкус, и выплюнул. — С Лемезурье можно гадать сколько угодно. Потом в один прекрасный день проснешься, а котелок окажется вовсе не тем, что мы думали.
Скотовод смотрел на котелок как зачарованный.
— Как так? — улыбнулся он, пытаясь скрыть повышенный интерес.
— Подобные люди разрушают то, что ты и я знаем. Они вроде как на этом помешаны.
Молодой помещик прищелкнул языком. Ему снова сделалось не по себе. К тому же за шиворот ему текла вода. Он непрестанно ерзал.
— Я знаю точно, — настаивал Тернер, — ведь я заглядывал в ту книжку!
— Какую книжку?
— В ту самую, в которой Фрэнк вечно пишет.