Фосс

— Это и есть вера, — заметил Фосс, все так же доброжелательно, потому что зеленая равнина окутала его своей мантией. — Вот и жена моя так сказала, — добавил он словно издалека.

— Разве у вас есть жена? — спросил Пэлфримен, поднимая взгляд.

— Нет-нет! — возразил Фосс, явно забавляясь. — Она бы так сказала! — Он рассмеялся. — Вот они, подводные камни грамматики! Я обрел жену, всего лишь неправильно употребив наклонение.

Пэлфримен подозревал, что тот просто ошибся. Грамматические ошибки изрядно веселили немца.

— А у вас, Пэлфримен, есть жена?

— Нет, — признался орнитолог.

— Нет, и грамматика тут не поможет, — пробормотал его собеседник.

Веселье угасло, ибо смех слишком противоречил его природе. Людям запоминался уверенный голос немца, в то время как редкий смех заставлял их нервничать.

Похоже, Пэлфримен тоже приуныл и стал убирать образцы и инструменты в потрепанные деревянные ящички. Его безбрачие неожиданно сделалось предметом огорчения, хотя ранее казалось следствием преданности своему делу.

— Никаких жен мне не надо, — заявил он, закрывая ящик на острый латунный крючок. — Когда я дома, то живу с дядюшкой, хэмпширским священником, хозяйство которого ведет моя сестра.

Пэлфримен умолк, и Фосс, несмотря на присущую ему любознательность, не решился расспрашивать дальше. Каждый понял, как мало знает о другом, потому что уважает его личную жизнь из-за сомнений в своей собственной. Кроме того, ландшафт этот изрядно их поглотил, и теперь, в сгущающихся сумерках, на краю зарослей бригалоу они не решались признаться в том, что у них когда-то была иная жизнь.

Однако Пэлфримена, поскольку он осмелился вспомнить, уже затягивало грозное подводное течение прошлого. Надеяться на спасение он больше не мог, поэтому продолжил рассказ:

— Дом моего дядюшки, приходского священника, удивит любого, кто ожидает увидеть жилище, приспособленное для обычных человеческих нужд. Так же мало соответствует он жилищу недостаточно щедро вознагражденного, но преданного служителя Господа. В глаза сразу бросается изрядная ветхость здания из серых камней, увитых лозами винограда; судя по всему, следствие не столько работы времени, сколько небрежения. Если рухнет крыша, что вовсе не исключено, окрестности огласятся страшным звоном стекла, потому что комнаты полны стеклянными вещицами всевозможных цветов, очень красивых и музыкальных, стеклянными глыбами с пузырьками воздуха, прозрачными колпаками, укрывающими ракушки или восковые цветы, не говоря уже о витринах с колибри. Видите ли, хотя мой дядюшка и является лицом духовным, он унаследовал от дальнего родственника небольшое состояние. Иные считают, что достаток и стал причиной его падения, ведь теперь он может позволить себе быть забывчивым. Однако моя сестра, которая бедна и находится в положении зависимом, страдает от того же недуга, как, впрочем, и от другого вида немощи, о коем я вам еще поведаю.

Казалось, жизнь рассказчика настолько загромождена хламом, что он едва ли способен пробираться между предметами из хрупкого стекла.

— Сестра моя проводит в доме не так много времени и вряд ли смогла бы вспомнить обстановку комнат в подробностях. Полагаю, список ее неудач возглавила бы пыль. Знакомые наверняка удивляются, как особа настолько аккуратная и чистоплотная в силах мириться с этой вездесущей пылью. Более того, благодаря состоятельности моего дядюшки она пользуется услугами двух горничных. Критики забывают вот о чем: она постоянно избегает отдавать приказы своим беспечным служанкам, потому как вечно спешит то в сад, то в лес. Сестра моя — большая любительница лесных и луговых цветов: фиалок, примул, анемонов и тому подобных. Она бежит из дома в любую погоду, накинув старый серый плащ, чтобы посмотреть на свои цветы, и часто возвращается с охапкой купыря или с плетью брионии с багряными ягодами, которую можно носить вокруг шеи как бусы. Поскольку у дядюшки вкусы сходные (он всегда приносит домой разные мхи и растения для гербария), то весь приход страдает от ужасающего небрежения к его нуждам. И все же овцы любят своих пастырей и прощают им очень многое. Я замечал, что, если человек подвержен так называемой целомудренной слабости, люди готовы с ней мириться и даже любить его не вопреки, а благодаря ей. Так вот, моя сестра также подвержена этой немощи.

«Брат тоже от нее не уберегся», — подумал немец.