Фосс

Особенно беспощаден бывал он к проявлениям людской слабости, и теперь, посреди этой коричневой бури, мог обвинить в ней почти любого.

Затем, как ни странно, он передумал.

— Лучше поезжайте вы, Фрэнк, — велел он Лемезурье, обратившись к нему с заговорщицким видом.

Фосс давно уже понял, что молодой человек обладает изрядной силой воли или даже одержим демоном, похожим на его собственного. Кривясь в одобрительной улыбке, от вспышек молний губы немца отсвечивали зеленым.

Лемезурье в ответ не улыбнулся, молча сел на все еще оседланную лошадь, точно того и ждавшую, и уехал.

Кобылу пришлось подгонять. Та карабкалась обратно на кряж с понурым видом, неуклюжая словно мул, ибо лошади перенимают от человека более рациональную модель поведения, а мулы себя этим не утруждают. Человек и лошадь двигались сквозь неуместные бурые сумерки, наступившие на два часа раньше положенного времени. Тучи опустились так низко, что стало видно их фактуру — грязные пучки кружились вихрями, растрепывались от ветра и рвались об вершины скал. Гром рокотал с мощью камнепада, временами всаднику приходилось нагибать голову, чтобы избежать столкновения с надвигающейся бурей, и в такие моменты поля шляпы ничуть не защищали, напротив — били по глазам.

И тогда он сдернул шляпу и сунул в седельную сумку.

Тотчас же спутанные волосы заструились на ветру, обнажив бледный лоб, и Лемезурье почувствовал, как с него свалилась часть людского бремени. Ветер врывался в рот и спускался по чуткой трубке горла, пока не овладел им окончательно; сердце стало громом, изорванные нервы молний исходили из его собственного тела.

Он успел доехать до дальнего края хребта, начать спуск и запеть песню угнездившейся в нем бури, и тут пошел дождь: сначала захлестал отдельными струями, потом разом хлынули холодный серый свет и твердые капли, погрузив всадника в свое таинство, и тот растекся, побежал ручьями, впитался в уста земли, то замедлялся, то ускорялся, но снова и снова зачем-то становился одним целым, подчиняясь мощи чужой воли.

Ангус и Тернер, которые заползли под каменный уступ, образующий неглубокую, неудобную пещерку у подножия горы, выглянули наружу и в сумерках увидели на склоне Лемезурье. Они окликнули его, и Фрэнк направил к ним свою осторожно ступавшую кобылу.

Лица троглодитов блестели, как и скалы вокруг, потому что они промокли, не успев добежать до укрытия. У посланника, проехавшего сквозь тучи, их человеческая природа вызвала чувство гадливости. Овцы сбились в кучу и ежились от дождя, причем многие выглядели так, словно уже никогда не поднимутся. Козы льнули к скалам и кустам, чрезвычайно возмущенные проливным дождем.

Лемезурье передал послание, не спешиваясь.

— Стреножь свою клячу и давай к нам, Фрэнк! Тут хорошо, а утром поможешь доставить баранину в лагерь.

Благодаря каменной крыше и кучке сравнительно сухих веток погонщикам удалось развести небольшой костерок и начать поджаривать черствые лепешки и обрезки волокнистого мяса под аккомпанемент треска сучьев. Судя по глазам, они были совершенно счастливы, но лишь по человеческим меркам, поэтому Лемезурье, которому иногда доводилось приобщиться к бесконечности, не пожелал вступить в их круг.

— Нет, — ответил он, — я поеду обратно.

— Ты сбрендил! — прокричал Ангус, который научился лелеять свою ограниченность как явное доказательство здравого ума.

— Там темно! Ты свернешь себе чертову шею! — завопил Тернер, надеясь, что предупреждение только подтолкнет Лемезурье.

Снова сверкнула молния. Зеленый всадник посмотрел на лица двуногих скотов в каменной конуре. Поскольку ветер и дождь говорить не давали, он не стал ничего отвечать и развернул тощую лошадку. Лемезурье не знал, как обращаться к этим особям, в душах которых читал без труда, — слишком они его ужасали.

В начале подъема сквозь зубчатые скалы кобыла жалобно заржала, но преисполнилась надежды. Всадник отпустил поводья и доверился ей. К этому времени он заметно понурился, потому как настолько крепко привязался к своей земной оболочке, что не смог вырваться и воспарить до вершины бури. К нему присоединился Фосс и незримо шел с ним рядом, высмеивая Лемезурье за его неудачи, за неспособность разъять скалу и открыть последнюю тайну. «Фрэнк, говорю тебе, — произнес наставник, — ты преисполнен галлюцинаций интеллектуального толка, пожалуй, я мог бы посодействовать тебе, кто так любит знание, приходящее с владычеством над каждым иллюзорным миром, то есть духовную силу; в самом деле, как ты, наверно, догадываешься, азъ есмь азъ есмь азъ есмь…»

Однако молодой человек приобщился к такому разгулу стихий, а потом еще и собственных чувств, что не смог уловить божественное Слово — он услышал лишь раскат грома, исходящий от восковых барабанов. Пытаясь избавиться от оцепенения, он тряс головой до тех пор, пока не зазвенело в ушах.