Форс-мажор – навсегда!

— Ты!

— Я?!

— А кто?! Я?!

— Я-то люблю…

— Те-о-омуш!

— Катюх! Ты… Погоди, Катюх! — Нет, таки нет.

Она запрыгнула на Артема, снова повиснув всей тяжестью, — обхватив за шею, обвив поясницу ногами, шелестя в ухо: «Темуш, Темуш…»

О-о… огонь моих чресел! Грех мой, душа моя!

Фиг! Чреслам не прикажешь — сами по себе. Но грех? Но душа? Фиг! Производственная гимнастика. Если неизбежно, расслабься и получай… Кроме дос-с-сады, ничего.

…и чем естественней себя ведет, презрев ограничения, тем обширней поле…

— Ол-ля! — невпопад выдохнула Катюха.

— Какая Оля? — прикинулся дурачком Артем.

— Какая Оля? — прикинулась дурочкой Катюха. — Ол-ля-ля, говорю! Ол-ля!..

…ля-ля, тополя…

Но это совсем-совсем другая история.

Совсем-совсем другая история:

Ну, сходила Гречанинова замуж. Ненадолго. За Олю. За Олежека Гомозуна. Как сходила, так и вернулась… к своим баранам.

Просто учились вместе. Не совсем вместе, но рядом — через Марсово поле… или по Летнему саду. Просто первоначальный синдром отчуждения — безразличный холодный Питер после родного компактного Бора. В Бору — все свои, в Питере — никого.

Попасть с первого захода в «Муху», то бишь в Академию имени Рабочего-и-Колхозницы, — подвиг! Тем более на ХОМ, то бишь на художественную обработку металла. Туда исключительно мужиков берут, дамочкам путь заказан. Которые дамочки свихнулись на ХОМе, десятилетиями поступают. А она — с первого захода! Знай наших!

А где они, наши? Никого… Подвиг подвигом — акция героическая, но разовая. Потом — будни. Учиться, учиться, учиться, учиться! — какой-то бесчувственный отморозок придумал.

И Гомозун тем же первым заходом — в институт культуры. Там два языка дают, причем усиленно. Более нигде. Еще в ГПУ (замечательная аббревиатура для рассадника педагогов!), но учитель и Гомозун — две вещи несовместные. Олежек такому научит — спасайся кто может! Кстати… Нет, потом!

Ну и получилось: из наших в Питере, кроме Олежека, никого рядом.

Костик Соловьев? Но он — в Макаровку, а у них режим почти армейский: отбой — подъем, шаг влево — шаг вправо.

— А Чепик? Он же — в Лесгафта?

— Ну, знаешь! Клинической идиоткой надо быть, чтобы с Генкой… Ой! Прости, Тем…

— За что?

— Н-нет, так…

В общем, Оля Гомозун. Задружились, в общем. Крепче прежнего. Опять же не докучал моралью строгой. Если бранил… ну там, за шалости… то слегка. И в Летний сад опять же гулять… Катюха на этюдах в Летнем саду поздней осенью — дотемна. Холодрыга, блиннн! А Оля с термосом, с пиццей-хат — оп-па! Ну, как не порадеть родному человечку!

Между прочим решающим аргументом послужило именно «как не порадеть!» — родному, не родному, человечку как таковому.

Ассоциация «Доброхот», созданная и взращенная Олей Гомозуном.

Катюха изначально — доброхот.

Они, что называется, нашли друг друга!

Важно не что получилось, а что задумывалось, — Гречанинова сама виновата, наверное. Жизнь прожить — не Марсово поле перейти!

…В совсем-совсем другой истории — ничего принципиально нового. На макроуровне — какая же она другая?! Наша, родненькая. Вариации на микроуровне: Токмарев, Чепик, Юдин, Гомозун — у всех по-своему.

У Гомозуна…

Олег Гомозун со школьных лет известный ходок по комсомольской линии. Институт культуры, по сути, — отстойник для будущих кадров, решающих все.

И ныне и присно и вовеки веков: кадры, решающие все, — спекулянты. Во всех трех смыслах:

Speculatio — выслеживание, высматривание (иначе — размышление, анализ).

Speculatio — бесплодные отвлеченные рассуждения, оторванные от опыта и практики.

Наконец, specu… спекулянты проклятые, за гроши Россию скупили, наживаются на горе народном! (Далее — по тексту юродивых, не дождавшихся торжества коммунизма к 1980 году.)

Во всех трех смыслах чиновные комсомольцы-добровольцы — образец.

Высокопарная болтовня с трибун (массам посвящается), но при этом трезвый учет и контроль (в свою пользу), и, как закономерное следствие, весь мир в кармане.

Да здравствует капитализьм — светлое настоящее! Долой светлое прошлое, феодализьм!

Ух ты! Откуда повылазили?! Где научились?! Когда?! Как?!

Оттуда! Там! Тогда! Так!

Те же студенческие отряды…

Юные железнодорожники, перевозившие от Москвы до самых до окраин любой груз — от тюков с китайскими пуховиками до мешков с травкой из Чуйской долины.

Юные сборщицы фруктов, по благопристойному тарифу неблагопристойно удовлетворявшие знойных восточных царьков-царевичей, корольков-королевичей, сапожников-портных, — кто ты будешь такой? наплевать! платишь за «бэли жэнщин», и наплевать!

Юные строители, отгрохавшие в Нечерноземье тьму-тьмущую коровников из стекла и бетона… Поверишь отчетности — скотины не хватит для заселения, даже если по одной крупнорогатой голове на коровник!

Но студенческие отряды — начальная школа. А каждый кадр, решающий все, университеты позаканчивал, «мои университеты».

И когда все рухнуло и посыпалось, то… кто сказал, что рухнуло и посыпалось все? Пусть проигравший плачет! У комсомольцев-добровольцев — налаженные связи, корпоративные интересы, белые одежды: «Мы не феодалы! Феодалы не мы!»