Форрест Гамп

Время тянулось так медленно, что мне уже мерещилось, будто оно потекло вспять. Вверх по склону, вниз по другому. Иногда наткнешься на вьетконговцев, иногда нет. Сержант Кранц сказал, чтобы мы не брали в голову, посколько на самом деле мы идем маршем в Штаты: вот щас минуем Вьетнам, потом пересечем Лаос, дальше Китай и Россию, дойдем до Северного полюса, а оттуда до Аляски рукой подать, там-то и подберут нас наши мамы. А Бубба потом мне сказал: чего ты его слушаешь, он же просто идиот.

В джунглях жизнь простая — толчка нету, спишь на земле, как животное, ешь прямо из банки, вымыца негде, одежда истлевает. Раз в неделю я получал письмо от мамы. Она писала, что дома все хорошо, вот только школьная команда по футболу с моим уходом больше не выграла ни одного чемпионата. По мере возможности я отвечал, но не знал, про что написать, чтоб она снова не разрыдалась. А потому писал кратко: мол, здесь не мало интересного и отношение к нам замечательное.

Еще я отправил маме письмо для Дженни Каррен и попросил узнать у ее родных, нельзя ли переслать его Дженни по тому адресу, где она сейчас проживает. Но ответа не получил.

А тем временем мы с Буббой спланировали, чем займемся после армии. По возвращении домой купим лодку для ловли креведок и начнем промысел. Бубба родом из Байю-Ла-Батре, всю жизнь на таких лодках подрабатывал. Он сказал, что нам, возможно, дадут кредит, и мы будем по очереди капитанить, а жить можно прямо на лодке. Бубба давно все прощитал: сколько потребуеца добыть креведок для погашения кредита, сколько для покупки горючего, какую сумму выделять на питание — а что останеца, можно и прокутить. Я уже рисовал у себя в голове такие картины: стою это я за штурвалом лодки, а еще лучше — сижу на корме и смакую креведки! Но Бубба сказал:

— Обломись, Форрест, ты нас по миру пустишь. Креведки жрать нельзя, пока не начнем получать прибыль!

Ну ладно, я не спорил — резон в этом есть, понял, не дурак.

Потом исподволь начался дождь и не прекращался два месяца. Мы изучили самые разные виды осадков, за исключением, пожалуй, града. Видели тонкие струйки и ливни как из ведра. Видели, как дождь сыплеца прямо, косо, а порой вроде как с низу в верх. Но и обязаностей своих не забывали: восновном карабкаца по склонам и высматривать узкоглазых.

И выдался случай, когда мы их нашли. Наверно, у них проводился какой-то узкоглазый съезд, который можно сранить с муровейником: только что ничего не было, а наступишь — и все кишит муровьями. Наши самолеты в тот день летать не могли, так что через пару минут нам пришлось совсем туго.

Надо признать, что вьетнамцы застигли нас в расплох. Мы шли через какую-то рисовую делянку, и вдруг на нас со всех сторон полилась какая-то дрянь, началась пальба. Наши заорали, завопили, кто-то словил пулю и упал. Раздалась команда «Отходим!». Подхватив пулемет, повернул вместе со всеми к пальмовой рощице — там заодно и дождь пересидеть можно. Заняли мы круговую оборону, приготовились к долгой ночи, и тут я вдруг заметил, что Буббы с нами нет.

Кто-то вспомнил, что на рисовой делянке он еще был с нами, но словил пулю, и у меня вызвалось:

— Мать-перемать!

Сержант Кранц услышал и говорит:

— Гамп, туда нельзя!

Да мне пофигу.

Бросил я пулемет, чтоб легче было бежать, и помчался на рисовую делянку, к месту, где в последний раз видел Буббу. Но на полпути я споткнулся об парня, тяжело раненого, из второго взвода, он на меня смотрит, руками тянеца, а я думаю: зараза, как же быть? Подхватил я его с земли, забросил себе на спину — и дёру. Со всех сторон пули летят и эта жидкая дрянь. А я не могу в толк взять: какого хера мы тут жилы рвем? Одно дело — футбол. Но это? Не понимаю. Проклятье!

Приволок я этого парня, положил на землю, а сам назад и там, о черт! — натыкаюсь на другого. Нагнулся, чтоб его поднять, а у него мозги наружу вывалились — оказалось, покойник: у него затылок вчистую снесло. Дьявольщина!

Бросил я его, стал искать Буббу — и нашел, с двумя ранами в груди. Говорю ему:

— Бубба, все будет хорошо, слышишь меня, черт побери! Мы с тобой еще купим эту лодку и все, что надо!

Отнес я его к нашим и опустил на землю. Перевел дух, гляжу, рубашка у меня насквозь мокрая от крови и сине-желтой слизи из ран Буббы, а Бубба смотрит на меня и спрашивает:

— Йоп… Форрест, почему так случилось?

Ну что я мог ответить?

Тогда Бубба попросил:

— Форрест, сыграй мне что-нибудь, а?

Достал я губную гармошку и заиграл — щас уже не помню, какую песню. А Бубба такой:

— Форрест, будь другом, сбацай «Вниз по Суванни»[15].

И я ответил:

— Конечно, Бубба!

Протер гармошку — и тут как начали снова стрелять, а я, главное дело, знаю, что мне нужно быть на позиции с пулеметом, но про себя говорю: до пошло оно все — и снова заиграл.