Читаем Форпост в степи полностью

То ли страх перед наказанием удвоил силы Поликарпа, то ли подействовало предупреждение арестанта, а может, «стул» Пугачева оказался не столь прочным, но с двух ударов бревно раскололось:

— Айда отсель, покуда целы! — подхватывая цепи, прошептал Емельян.

Они покинули гауптвахту через щель в заборе. (Ивлев еще днем оторвал две доски.)

— А кони где? — вполголоса спросил Пугачев.

— Здесь они, — обрадовал ответом Поликарп. — Я их в лесок еще вечером отвел и привязал крепко.

— А их не хватились?

— Нет. Я их увел после того, когда им корм задали, а конюшню на ночь заперли.

— Молодец, что еще скажешь! — похвалил солдата довольный Пугачев. — Мне бы с тыщу эдаких, как ты, удальцов, я бы всю державу измахрячил!

* * *

Ночь. По дороге спешат двое — Пугачев и Ивлев. Коней они оставили в попавшейся на пути деревеньке, у местного кузнеца, который в обмен на них расковал Емельяна и дал беглецам в дорогу немного продуктов.

Шли они быстро, не говоря ни слова. Из страха быть опознанными преследователями они обходили села, огоньки которых блестели вдалеке.

— Емеля, ты жрать хочешь? — спросил Ивлев.

— А кто ж не хотит, но лучше не мыслить об этом.

— А я не могу: голодуха аж желудок подводит.

— Ты поднатужься и терпи. Не мысли о жратве–то.

— Не могу я, Емеля! Хоть ложись и помирай. Вот как жрать охота!

— Да ты что, ополоумел? Нам неможно по дворам шастать. Аль успокоился уже, башка дурья?

— Емеля, сил нету у меня. Может, заглянем в село какое? Хоть хлебушка попросим.

— Ох, и надоел ты мне, христарадник хренов! Ей–богу пришиб бы, да не могу руку поднять на того, кому жизней своей обязан.

— Я тут дом постоялый неподалеку знаю. Как–то мы там всем эскадроном харчевались. Может, заглянем? А? Емелюшка?

Пугачев замялся. Но голод быстро напомнил о себе, и после недолгих колебаний он согласился.

— Айда, пущай будет по–твоему, только бы беды не нажить.

Четверть часа спустя к месту, откуда ушли беглецы, подъехал отряд. Впереди гарцевал офицер в широкополой шляпе, сзади ехали попарно десяток всадников.

— Наверное, пора возвращаться, — сказал офицер подъехавшему к нему всаднику. — Этих мерзавцев теперь и днем с огнем не сыщешь.

— Напрасно вы эдак, ваше благородие, — усмехнулся незнакомец. — Я хоть и не благородных кровей, но мыслю всегда правильно!

— И что ты мне хочешь сказать?

— Про домик постоялый, что неподалеку стоит.

— Ты думаешь, беглецы посмеют заглянуть туда?

— Еще как! Они же голодные как волки. Когда я коней их расковывал, то и пожрать с собой дал. Но наверняка еда уже кончилась. Голод заставит их заглянуть на огонек, верьте мне, ваше благородие.

Офицер посмотрел на собеседника и рассмеялся:

— Ну и скотина ты, кузнец. И не жаль тебе беглецов? Ведь люди же.

— Их все равно кто–нибудь поймает, — спокойно ответил кузнец. — А мне деньги нужны. Тех, что вы мне заплатите, в самый раз хватит мельницу достроить и запустить!

— Ладно, хорошо, — нехотя согласился офицер, который уже порядком устал за время поисков беглецов. — Давай указывай, где дом постоялый.

— Погодите–ка, — сказал кузнец, спрыгивая с коня. — Пусть кто- нибудь из солдат подержит мою лошадь, а я к дому сбегаю и прознаю, что и как.

— Проваливай, — пробормотал офицер, закутываясь в плащ. — Эй, Мордасов, подержи коня этого проходимца.

Кузнец ушел, а всадники остались на дороге, с плохо скрываемой ненавистью поглядывая ему вслед. Не прошло и получаса, как тот вернулся.

Кузнец подбежал и выпалил:

— Так и есть — они оба там, голубчики!

— Ты уверен? — спросил офицер.

— Даже не сумлевайтесь, ваше благородие, — уверенно ответил лазутчик. — Я сам разглядел их через окно. Идемте. Только коней оставить придется, чтобы утекальцы по топоту не смогли догадаться.

Отряд поскакал следом за кузнецом. В лесочке недалеко от постоялого дома солдаты привязали коней к деревьям и вскоре тихо окружали дом.

Кузнец поманил рукой офицера и подвел его к окну.

— Глядите сами, господин поручик! Вон они оба за столом, рядышком. Жрут, сволочи, а мы тут от голодухи загибаемся!

— Вперед! — уже не таясь крикнул офицер, и солдаты послушно двинулись на штурм.

Как только с треском распахнулась дверь, беглецы вскочили. Но вбежавшие в дом солдаты, словно волки, накинулись на них. Схватка была короткой. Вскоре оба беглеца, связанные по рукам и ногам, лежали на грязном полу, а хозяин дома наливал вино офицеру и солдатам.

— А кто мне за них заплатит? — спросил он. — За то, что съели и выпили эти скитальцы.

— Бог заплатит, — захохотал офицер.

— Не бойся, брат, я за все заплачу, — сказал кузнец. — Только накорми еще солдатушек да вина им подлей.

— Пес вонючий! — прошептал Пугачев, узнав кузнеца.

— Пусть пес, да живой и при деньгах, — рассмеялся лазутчик. — Ты не серчай на меня, кандальник, но ваши головы стоят хороших денег. И мне очень не хотелось потерять их.

— Вот твои серебряники, мерзавец! — брезгливо поморщился офицер, бросив кузнецу тощий кошель. — Эй, Мордасов, запри

утекальцев понадежнее и давай к столу. Эй, Салихов! Ко мне, татарин, — подозвал он второго солдата. — Пока хозяин мясо жарит, веди сюда коней!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза