Читаем Форпост в степи полностью

Больше не споря с отцом, Лука поспешил за дверь и был таков. Перестав голосить, Груня присела на пол у ног мужа.

— Не сына, а сатану породили мы, Груня, — тяжело вздохнул старый казак.

— Не верю я в это, Авдеюшка. Цыган на Луку со зла указал!

— Я тоже в это поверил, особливо когда Лука крест святой целовал, — сокрушался Авдей. — Но когда в избе евоного ружья не сыскал…

На глазах казака выступили слезы досады и отчаяния.

— В кого он такой уродился, не пойму. Никак не припомню в роду своем христопродавцев эдаких!

— Ой, Авдей, не говори эдак, — заплакала Груня. — Сейчас сыночек ружье принесет, и все зараз и образумится!

Лука отсутствовал долго. На улице уже сгустились сумерки, а родители все продолжали ждать его, не меняя позы. Вдруг с улицы, через неплотно прикрытую дверь, послышался шорох.

Груня прижалась к мужу.

Шорох повторился.

— Это кто–то возится у поленницы у ворот, — прошептала женщина. — Может, это воры?

— Ну вот еще выдумала, — пробурчал Авдей. — Что вору здесь делать? В городке отродясь воров не было, и кому нужны наши дрова?

Они прислушались. Слышно было, как кто–то осторожно перебирает дрова.

— Что ж это такое? — сказал удивленно Авдей. — Неужто и впрямь кто–то дровишек наших унести умыслил? И собака молчит, не лает?

Тихо поднявшись, казак подошел к стене и осторожно вынул из подвешенных на гвоздь ножен саблю.

— Пойду–ка я погляжу, что там такое.

— Не ходи. Боюсь я.

— Вот еще, за кого меня принимаешь, мать? Когда я кого пу- жался?

Во дворе Авдей осмотрелся. Было светло. Луна спокойно висела на небе, освещая городок. Лезвие сабли блеснуло в руке казака.

Осторожно, без скрипа, открыл он калитку и вышел на улицу. У поленницы дров послышался шорох.

Груня дрожала от страха. Благо хоть сынка Макарку отправила ночевать к Никодиму. Сердце ее билось, тело охватил озноб. Она сидела, словно пригвожденная к полу, не зная, выйти ей вслед за Авдеем на улицу или подождать. Вдруг ей показалось, что странный шорох, доносящийся с улицы, прекратился. Но сердце не успокоилось. Наступившая тишина тревожно разлилась по избе. До слуха Груни донеслись какие–то голоса, чья–то ругань. «А ежели Авдей сцепился с вором? А вдруг воров много и они убьют Авдея?»

Как была, босиком, Груня выбежала во двор. Взгляд ее упал на топор, торчавший воткнутым в чурбак у крыльца. Схватив его, она бросилась на улицу.

Сначала женщина ничего не поняла. У разобранной чуть ли не наполовину поленницы она увидела мужчин, вцепившихся друг в друга. Задыхаясь и хрипя, они матерились на чем свет стоит. Авдей лежал внизу. Второго она тоже узнала: «О, Господи, да это ж Лука!»

Вырвав у отца саблю, Лука попытался ударить рукояткой его по голове, но Авдей крепко сдавил руку сына и старался отвести ее в сторону.

— Ты разозлил меня, батя, — натужно сипел Лука. — Сейчас откручу твою башку, опостыл ил ты мне!

Авдей не поддавался, норовя ударить сына то головой, то ногой.

— Иуда, совсем стыд и совесть порастерял. Поднял оружие на родителя, христопродавец!

— Господи, да опомнитесь вы! — закричала Груня, всплеснув руками.

Не помня себя, она бросилась на Луку и вцепилась в его руку. Юноша вскрикнул и разжал пальцы. Подхватив саблю, Груня зашвырнула ее вместе с топором через ворота во двор.

— И ты, мать, туда же?! — злобно рыкнул Лука.

Отталкивая друг друга и шатаясь, отец и сын встали на ноги.

Разозленный до неузнаваемости, Лука тут же попытался навалиться на отца. Но Авдей увернулся и тотчас со всего размаху ударил сына кулаком в лицо. Тот, как подкошенный, грохнулся на землю.

— Ах, тебе еще отвесить, вражина! Это тебе не в спину человека стрелять. И не безвинного цыгана на смерть напрасную обрекать!

Авдей дал сыну встать и ударил кулаком между подбородком и ухом. На этот раз Лука свалился и остался лежать без движения. Видимо, у него помутилось сознание.

Авдей сдернул с себя ремень и крепко–накрепко связал руки сыну.

Все это время Груня плакала и причитала:

— О Господи! О Господи!

— Не кудахтай, клуха! — прикрикнул на нее Авдей, вытирая с лица обильный пот. — Угомонись и айда в избу.

Но бедная женщина не переставала причитать:

— О Господи, что же это творится?!

— Погляди лучше на этого нашего выродка, — сказал Авдей, еще не унявший нервной дрожи. — Видишь, где он ружье–то схоронил? А мы с тобой, два дурня, ждем, когда он его от кузнеца притащит.

Авдей подошел и сгреб сына в охапку, помогая ему встать на ноги. Груня подобрала мешок, валявшийся у разрушенной поленницы. Из него на землю выпали ружье и подсумок с зарядами.

— Не тронь, может, заряжено оно! — предостерег ее Авдей, когда она склонилась над ружьем.

— Что, стрельнет? — испуганно отдернула руку Груня.

— Не знаю, как сейчас, но оно уже разок подло стрельнуло в спину Архипу–кузнецу!

— Ты что, аль впрямь думаешь, что Лука выстрельнул в Ар- хипку? — попятилась от ружья бедная женщина.

— Сердце мне вещует, что на нем большая вина. — Авдей встряхнул сына. — Как только в его башку взбрело эдакое злодейство? Ума не приложу.

— Это цыганка зараз во всем виновата, — простонала с отчаянием Груня. — Она наслала порчу на Луку нашего!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза