Читаем Форпост в степи полностью

— Пущай цыган первым лобызат! — возмутился Егор Комлев. — Лука и кузнец не разлей вода были. Так что ж могло такое стрястись, что он Архиповой смертушки возжелал?

— А он–то чего сам молчит? — поглядел на Луку Белов. — Пусть вот самолично обскажет, что да как. И крест пускай поцелует, коли грехом не замаран!

— Что? — заорал Никодим Барсуков. — Поглядите–ка! Вы чего казака сомненьями изводите? Чего с грязным вором–цыганом равняете?

— Никодим! — дернул его за подол рубахи Авдей.

— А что Никодим? — и он негодующе оттолкнул руку брата. — Да кипит у меня зараз в груди; не желаете вы, давайте я отсеку башку этому цыгану!

— Дочки мои сказывали, что уже видели цыгана этого, — открыл последний козырь защиты Егор Комлев. — Не так давно в лес они ходили и цыган там троих углядели. Так вот, молодой грозил кузнеца нашего зарезать.

— Было такое? — посмотрел на притихшего Вайду атаман.

— Было, — ухмыльнулся тот. — Но ведь не зарезал.

В этот же миг послышались проклятия. Вот–вот казаки бросятся на цыгана, и свершится самосуд. Но их отрезвил грозный вид атамана, который встал и грохнул кулаком по столу.

— Лука, поди сюда! — крикнул он, посмотрев на юношу. — Встань передо мной и перед обителью Господа, что за моей спиной!

Лука подошел. Он не понимал, что творилось у него на душе. Давила какая–то тяжесть, не хватало дыхания. Лука опустился на колени и, глядя на церковь, прочел «Отче наш». О чем он думал в это время, и сам не знал.

Юноша боялся вымолвить при людях хоть слово, думая, что едва откроет рот, его сразу убьют или сразит молния с небес. Он молча глотал все обвинения против себя и готов был провалиться сквозь землю, слыша, как его жалеют и защищают.

— Крест подайте, — глянул на попа атаман. — Пусть Лука поцелуем святыни сметет с себя всю напраслину, что цыган полоумный на него возлагает!

Юноша взял протянутый Серафимом крест трясущимися руками и закрыл глаза. Лицо его исказила гримаса суеверного ужаса, а глаза зажмурились.

Казаки затихли, ожидая, что сделает Лука и что он скажет. Все были уверены в невиновности юноши, но…

— Христом Богом клянусь, что не стрелял я в кузнеца. Клянусь еще в том, что и в лесу я в тот день не был!

Он поцеловал крест трижды и вернул его попу Серафиму. Общий вздох облегчения казаков тут же заглушил громкий хохот цыгана.

— Чего гогочешь, пес? — нахмурившись, рявкнул на него атаман. — Ты же зрил, что не виновен казак, на кого ты навет чинил!

— Да он прямо сейчас, на ваших глазах, продал душу сатане! — продолжал хохотать Вайда. — Я впервые вижу такого страшного грешника и труса, который ради спасения своей шкуры обрек себя на вечные муки адские!

— Ты опять за свое? — Донской сердито топнул ногой. — Я сейчас сам вырву твой язык гадючий!

— Я всегда считал казаков людьми богобоязненными, — перестав хохотать, ответил Вайда. — Но только что видел, что и среди вас есть грешники, да такие…

Цыган замолчал. Он смерил Луку полным презрения взглядом и отвернулся.

— Хватит. В крепость его, под караул! — атаман строго посмотрел на казаков.

Он вышел из–за стола и пошагал по улице в сторону дома. Казаки занесли в церковь скамейки и тоже начали расходиться.

Несколько мужчин повели Вайду в крепость.

— Да простит тебя Бог, грешник! — долетел до Луки голос цыгана.

«Господи, услышь его слова», — подумал юноша и следом за отцом и дядькой понуро поплелся в сторону дома.

* * *

— Где твое ружье, Лука? — спросил юношу отец, когда мать с Ма- каркой вышла из избы.

— У кузнеца дома, — быстро солгал Лука, ожидавший этот вопрос.

— А что оно у Архипа делает?

— Починить отнес, курок заедало.

— О–о–о! — закричал Авдей и бросился на сына с кулаками.

— Батя! — воскликнул юноша. — Батя! Христом Богом молю, остановись! Я не стрелял в кузнеца.

— Выродок! — крикнул Авдей, скрежеща в неистовстве зубами. — Я тебе новое ружье купил совсем недавно!

Он кинулся в чулан, схватил свое ружье… и грянул выстрел.

— Господи Исусе! — раздался женский крик: дверь распахнулась, и в избу вбежала смертельно бледная Груня. Ее глаза округлились от ужаса, губы дрожали; распростерши руки, она кинулась к Луке с криком:

— Сынок! Сынок! Где ты, ох, где же ты?

— Здесь я, мама, — истерично всхлипнул чудом избежавший смерти Лука.

— Не касайся его, мать, проклят он! — закричал Авдей. — Не цыган, а он стрелял в кузнеца. Подло, как вор, в спину!

— Ты рехнулся, Авдей! — заголосила несчастная женщина, обнимая сына. — Разве он мог? Он же дитя твое, а ты… Почто с ружья в сына палил?

— Цыц, баба! — рявкнул отец. — Энтот Иуда крест лобызал перед людьми, а сам…

Старый казак, не находя слов, досадливо сплюнул и рухнул на табурет, обхватив голову руками.

— Господи, что ж это деется! — голосила Груня. — За что нам все энто, Господи!

— Ежели прямо сейчас ружье от кузнеца не принесешь, я убью тебя собственными руками, поганец! — закричал Авдей на приросшего к полу сына.

— Дык кузнец же у Мариулы, — прошептал потрясенно Лука.

— Плевать! — сжал в ярости ружье Авдей и замахнулся на сына. — Все знают, что Архип не запирает ни кузню, ни избу никогда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза