Читаем Форпост в степи полностью

После унизительных слов, высказанных жалкой цыганкой, она едва не заплакала, хотя слезы были для нее явлением таким же неестественным, как речь для животных. И все же у Жаклин возникла смутная потребность облегчить горе слезами. Это неслыханно! Впервые она почувствовала себя по–настоящему несчастной, покинутой и ощутила бремя одиночества. И даже мелькнула слабенькая мысль о смерти.

Когда–то давно, в ее отсутствие, Архип ушел из имения; ее всю, с головы до ног, обдала горячая, а потом ледяная волна. Она тогда закричала, и жуткий крик разнесся по имению. Она стояла, крепко ухватившись за лестничные перила, и кричала, кричала, кричала…

Жаклин попыталась представить себе, что делает сейчас Ар–хип, и напрягла всю свою волю, отчаянно стараясь сообразить, как вновь подчинить его себе, вырвать из объятий безразличия, вернуть к служению ей, Жаклин, и к тому, что она называла любовью. Затем Жаклин впала в забытье. Оцепенев, как в столбняке, она лежала, не думая и не ощущая своего тела. И как во сне, она видела все то, что происходило с ней за эти часы. Разбудил ее и вернул к действительности скрип табурета. Нага еще больше разжег ненависть Жаклин, которая вновь погрузила ее в отчаяние.

Взмахом руки Жаклин приказала ему остаться. Она ненавидела своего слугу, но и доверяла ему, потому что больше ни на кого не могла положиться. Нага был в некотором роде ее сообщником. Он всегда находился рядом, и лишь с ним она всегда спасалась от ужаса одиночества. И сейчас остаться одной, больше чем когда–либо, означало для Жаклин ужас, тоску, может быть, даже смерть.

Мысли Жаклин снова возвратились к Архипу. Все время, что он сидит на цепи в подвале, остается по–прежнему несговорчивым и упрямо отвергает ее любовь. Долгие годы она вела сражение за его любовь. Когда он был жалким крепостным в усадьбе, она открыто пользовалась им, повергала его в прах и попирала ногами. И что теперь? Она молода, красива, но так одинока в этой богатой,

но пустой комнате. Жаклин задрожала, словно перед ней предстало страшное видение. Вся оставшаяся у нее сила воли направлена на подготовку мести.

Жаклин хотела было дать Hare какие–то наставления, но язык отказался повиноваться ей. Он словно прилип к гортани. Сперва она решила, что от пережитого потрясения у нее сдали нервы и она временно лишилась дара речи. Но вдруг мелькнула страшная мысль: «Паралич! Паралич языка!» Она попробовала пошевелить языком и обнаружила, что не владеет им.

Жаклин пришла в исступление, ее ужас и отчаяние достигли предела. Тщетно Нага и подоспевшие к нему на помощь служанки пытались удержать хозяйку. Она металась по постели, царапалась, дралась и все время испускала нечленораздельные вопли. «Так, верно, воют грешники в аду», — думал Нага. Жаклин вырывалась из рук удерживавших ее женщин и металась сначала по своей спальне, потом по всему будуару; ее дикий, безумный взгляд горел жаждой убийства и разрушения. Она хватала и расшвыривала все, что попадалось ей под руку, с грохотом перевернула горшки с цветами; швырнула о стену графин с вином, фарфоровый китайский сервиз. Снова ринувшись в спальню, закидала Нагу и служанок слониками со столика, не подпуская их к себе; опрокинула прикроватный столик, сорвала со стены картину с ангелочками на небесах и ударом ноги пробила холст. Она походила на беснующуюся и рычащую дьяволицу…

Hare удалось выскочить из гостиной в коридор, и он помчался звать на Помощь. Из своей половины выбежали перепуганные Ания и ее слуга — крепкого телосложения воин, служивший одновременно конюхом и охранником юной госпожи. Гостиная Жаклин снова наполнилась людьми. А она сама лежала на полу без сознания, сжимая в руках подставку из–под цветов.

Когда Жаклин открыла глаза, то увидела, что лежит на своей постели. Комната была погружена в полумрак, как она любила. У изголовья стоял врач и щупал ей пульс. Он сказал:

— Слава богу, выкарабкалась!

Жаклин попробовала заговорить, но закашлялась.

— Покой, и только покой, — сказал врач. — У вас, госпожа, был сильный шок, который, надеюсь, ненадолго лишил вас возможности говорить. Это результат сильного стресса, не более того. Чем скорее вы успокоитесь, тем скорее обретете дар речи.

У ее постели сидели Нага, обе служанки, а за ними, в тени, Жаклин разглядела Анжели; он стоял, заложив руки за спину Жаклин остановила на нем взгляд, и ей показалось, что Анжели иронически улыбается.

Она не спускала глаз с Анжели. Ее взгляд был потухшим, мертвым, как взгляд слепца, но она видела Анжели какими–то иными глазами, внутренним зрением. Губы Жаклин тронула едва заметная улыбка, и присутствующие решили, что ей стало лучше. Сделавший свое дело врач стал прощаться. Он пообещал навестить Жаклин утром и ушел. А она… Жаклин не спускала глаз с Анжели. Он стоял на том же месте, заложив руки за спину, и насмешливо смотрел на нее. Он не подозревал, что в утомленном мозгу Жаклин плетутся первые ячейки той сети, в которые она задумала его поймать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза