Формула всего

Не умея ни читать, ни писать, Драго вызубрил текст наизусть, чего с ним не случалось с тех самых пор, как он выучил одну песню – сочинили ее гаже, а цыгане переделали на свой лад. Драго впервые услышал ее от своего дядьки, и в тот раз у него даже волосы на голове зашевелились от восторга – столько эта песня ему открыла! Он и выучил ее с ходу, не стараясь запомнить – схватил на лету и моментально с ней сросся, как с обручальным колечком, а потом, в минуты смятенья или внутренней боли, всегда возвращался к ней, повторяя – даже если вокруг было много людей и они его слушали – исключительно для себя:

Ах вы глазки твои голубые,
Не терзайте вы душу мою.
Сами знали, кого полюбили,
А теперь вороных вам спою.
Все лесные тропинки мэ[87]знаю,
Перестань, моя крошка, рыдать,
Нас не выдадут черные кони,
Вороных никому не догнать.

И сейчас Драго улыбнулся:

– Не выдали. Хоть конек у меня был пегий.

Он побрел вокруг холма в поисках воды. Под ногами шныряли ящерки – изумрудные и коричневые. Поймать их было намного проще, чем различить в перепутанных стеблях. Одни достигали длину с палец, другие с ладонь. На ступенчатой складке шершавого ракушечника Драго приметил крупную ящерку с раздувшимся брюхом: «С дитем… Вылезла погреться». Цыган не стал ее беспокоить – обошел стороной.

Цвели дикие маки. Они были маленькие и блеклые.

Нарезая широкие навязчивые круги, в небе парил орел.

«Значит, зайцы тут есть, – предположил Драго. – Только как их догнать?»

Спиною к Вдове он спустился в низину, оказавшуюся заросшим торфяным болотом. Драго перепрыгнул грязную протоку и вышел без тропки к небольшому пруду с кривыми березами, обступившими берега. Здесь цыган наконец умылся и утолил жажду, после чего блаженно завалился на слежавшийся, сухой, серый торф, подложив под голову руку, раскинув ноги и чувствуя томящую негу, исходящую от прикосновенья усталого тела с колыбельной землей. В глазах стояло голубое небо с проплывающими белыми облаками и колеблющейся пестрой листвой. Драго смежил веки. Возникшую благостность нарушало только чувство тревоги, возникшее от того, что все проходит так мирно. Никаких упырей, никаких великанов! Не может же идти все так гладко! Хотя почему не может, когда идет? В чем тут подвох? Где собака зарыта?

Драго нехотя заставил себя подняться. Он решил заночевать у пруда, и ему было нужно привести сюда коня.

По своим же следам и обломанным веткам цыган легко нашел дорогу назад, но вместо коня его дожидались лишь оборванные поводья. Драго позвал беглеца особым свистом. Ломовик не откликнулся. Было досадно. Цыган еще с час прошатался по лесу, на разные лады призывая коня.

Солнце опустилось по линию горизонта. Ящерицы спрятались и уснули. Драго одиноко возвратился на пруд. Он решил не тратить сегодня сил на поиски пищи.

Скатив вместе три бревна, цыган закрепил их землей и камнями, а сверху набросал лапника и сухой травы. Попробовал лечь. Жестко, но уснешь, если хочется спать.

За дровами далеко ходить не пришлось. Даже без топора Драго в считаные минуты натаскал целую поленницу. Огонь жадно охватил пучок хвороста, другой, третий, вцепился в палки…

На небосводе зажглась луна – бумажно-белая, яркая-яркая. Отблеск ее падал в заглохший пруд. Серебрился островерхий тростник. Со стороны болота голосили ночные птицы. Крик их напоминал то собачий скулеж, то жалобный детский плач, от которого цыгану становилось не по себе. Он готов был многое отдать, лишь бы убедиться, что это действительно плачут ночные птицы, а не привидения, вставшие из трясины.

Между тем время шло, и Драго привык к заунывным болотным стенаньям. Он снял штаны и полез купаться. Илистое дно резко скользило вниз. В стоячей воде Драго показалось теплей, чем на воздухе. Водоросли лепились к коже. Он перевернулся на спину. Торфяная взвесь делала его тело неестественно рыжим, камыши колыхались, а невидимые лягушки кворчали на расстоянии вытянутой руки.

Драго снова посмотрел на луну. Ему показалось – от нее негде спрятаться. Лунный свет ниспадал, как шаль, – насквозь колдовской, насквозь дурманный. Цыган наблюдал его сквозь ажурное теченье ветвей, раскинутых над прудом. Он лежал кверху грудью, расслабленный, голый, тихий, как всплывший сом. А потом он увидел ИХ.

Глава тридцатая

Джидэ мулэн жалинэна, а ев лэн нат[88].

На берег пруда выскочил зверек размером с лису – проворный, как куница, но не куница. Он был землистого цвета, со смешной вытянутой мордой и кошачьим хвостом в черную полоску. Драго таких никогда не видел.

Зверек взбалмошно носился вокруг комка сброшенной одежды, даже сунулся носом в сапог, отскочил и опять завертелся на месте.

«Как же звать тебя, чудик?» – подумал цыган. Зверек юркнул в кусты. Его спугнули. Это были ОНИ.

Ночная пара.