Формула преступления

— Так вместе и сняли квартиры… Хорошие мальчики, талантливые… Только до Макара им далеко. У них талант ровный, правильный, обычный, что ли, не того масштаба. Вот и мог кто-то позавидовать его будущей славе. Чужая душа — потемки. А у творческих личностей — мрак кромешный.

И тьма в ней великая, хотел добавить Ванзаров, но вместо этого сболтнул:

— Что-то вроде мук Сальери?

— Это уж вам виднее.

— Какие квартиры они снимают?

Оказалось, напротив Макара в похожей комнатушке под чердаком живет Софрониди. Глазков и Шилкович обитают в квартирах этажом ниже, там условия получше. Жертва как бы случайно оказалась в слишком плотном окружении друзей. Ни одного стороннего свидетеля.

— Что же так гениально изобразил ваш племянник в этой картине?

Дядюшка понурился и признался: что написано — не знает, картины не видел вовсе. И даже догадок не имеется. Макар был скрытен до истерики, ни на какие расспросы не отвечал, а саму картину плотно завешивал черной тканью, ничего не разобрать.

— Но хоть какого размера?

По растопыренным рукам можно было судить: внушительно. Не меньше аршина с вершком[10] в ширину и чуть меньше двух аршин[11] в высоту. Как раз под сиротливую дырку на стене подходит. Но такая здоровенная картина — не вазочка. Под пальто не спрячешь и под мышкой не вынесешь. Вещь приметная, особенно на улице.

— Для ведения розыска прав у меня никаких… — начал Родион, — но все, что успею, сделаю. Мало времени, и неизвестно, что искать. Может, какие-то приметы вспомните? Обычно художники пишут эскизы, прежде чем взяться за полотно.

Как ни хотел Гайдов, но помочь оказался бессилен: в этот раз Макар, как нарочно, писал сразу начисто, ни одного наброска не сделал. Он тайком просматривал груду холстов, но там все было знакомо. Михаил Иванович еще раз напомнил, что за благодарностью не постоит. Это предложение было отвергнуто: какие деньги, когда ожидает приз куда более ценный — удовлетворенное любопытство. Что может быть важнее этого в жизни, не так ли?

— И вот еще что… — Михаил Иванович отодвинул рюмку. — Я чуток приплачиваю дворнику, чтобы присматривал за племянником. Хоть за Макаром глупостей не водится, но на всякий случай глаз нужен… О господи, о чем я… У него должно быть все записано… Надеюсь, сами справитесь без моего участия?

Чтобы великий сыщик, никак не меньше, да не совладал с каким-то дворником? Быть такого не может. Вот именно. Другое интересовало: где найти закадычных друзей, если их уже нет на выставке? Не дожидаться же под дверью.

— Кто-нибудь обязательно в «Вене» сидит, на углу Гороховой и Малой Морской. Одного найдете, а там и другие сыщутся… Очень прошу: если что-то узнаете, любую мелочь, да хоть подозрение — сразу дайте мне знать. В любое время дня и ночи… И последняя просьба: сообщите его отцу, я не могу пойти сам, плохо может закончиться… Не сочтите за труд… Вот адрес…

Дворник, ожидавший поблизости уютной каморки, пребывал в счастливой гармонии с миром, людьми и космосом в целом. Все хорошо было в этом мире: осеннее солнышко прыгало зайчиками в окнах, легкий ветерок теребил пыль во дворе, и еще этот милый молодой человек о чем-то так сладко говорит.

Но тут строгий чиновник вытолкнул Данилу из радужного забвения. Дворник улыбнулся во всю пасть, хотел было обнять мальчишку от всего сердца, но все же сдержался. Только руками всплеснул.

— Чем же я могу угодить вам, добрый человек? Чего хотите, просите! — широким жестом предложил он.

Родиону требовалось совсем немного: кто и когда вчера приходил к господину Гайдову-младшему. Что в филерском блокнотике отмечено?

— А чего там смотреть, — обрадовался Данила. — И так все наизусть помню!

— Проявите чудеса вашей памяти.

— Ась?

— Говорю: кто заглядывал?

— Да никто! — И дворник буквально засветился солнышком.

— Что, совсем никого? — без надежды переспросил Родион.

— Нет, никого… Только музыкант приходил.

Ладошка прямо-таки зачесалась, чтобы отвесить дворницкой шее хорошенькую оплеуху. Но бить свидетелей — это не методы полиции. Во всяком случае, не сыскной. Сами понимаете. Только спросил, какой именно музыкант.

— Да кто же его знает! — просиял Данила. — Музыкант и музыкант. Пианины при них не было. Я спросил, он ответил, добрый человек.

— Какой был час?

Данило сообщил: прибыл полпервого, но когда ушел — не знает. Поручено следить за приходящим, а уж сколько гостят — не его дело.

— Как выглядел музыкант?

— Обычно выглядел: мужчина, прилично одетый, вот как вы, только солидный. Обходительный.

— А лицо какое? Особенности? Рост?

— Этого не приметил. А рост… Нет, повыше вас будет…

— Больше никого не было?

— Как есть: ни единой души.

— А вы, любезный, когда заступили вчера на службу?

Легкое облачко нашло на счастливое лицо дворника, но тут же спорхнуло:

— Как полагается: еще семи не пробило — уже у ворот.

Быть может, природная хитрость помогала ему облапошить доверчивых жильцов на гривенник или полтинник, но с сыскной полицией этот фокус не прошел. Родиону подсказывала сама логика. А она заявила: врет, как дворник. Дрыхнул небось Данила до девяти, а то и до десяти. Суббота как-никак.