Формула преступления

— Макар Николаевич, сосед сверху, — твердо повторил неизвестный. И хоть улыбался по-прежнему, но Илье показалось, что во всем облике произошла внезапная перемена. Появилось нечто твердое, жесткое и даже… страшное. Как это случилось, художник понять не мог, но сообразил: совсем не милый душка перед ним, совсем не тюфяк, а некто опасный, как приставленный к виску ствол. Стало нечем дышать. А господин, уперев в Илью немигающий взгляд, продолжал: — Я вот прямо от него, так мило поболтали. Велел низко вам кланяться.

Илюша вытаращил глаза.

— Как кланяться?

— Низко, — повторил господин так просто, что спину юного таланта прошиб холодок. — А вы как думали?.. Все, нет Макара? Ошиблись, милейший… Нет, господин Глазков, убивать человека надо умеючи. Человека убить трудно, живуч и крепок. Думали, раз ударили, кровь пошла — так и все? Ошибся, дружок. Об этом будет время поразмышлять на каторге. Таких, как вы, с нежным хохолком, там очень даже… любят.

— Да что… кто… такой?!

— Сыскная полиция, чиновник для расследования тяжких убийств Ванзаров… И совершать необдуманный побег, Глазков, не надо. Ресторан окружен филерами в штатском. Все, попался.

— Я… я… не… — пролепетал Илюша. Но слезы брызнули сами собой, и, упав на руки, он разрыдался отчаянно и беспомощно.

Родион терпеливо ждал, мучаясь от ароматного букета закусок. Были тут и огурчики, и грибочки… Ой, да не об этом речь же, в самом деле.

Подняв зареванное лицо, Глазков явил столь душераздирающую картину, что жуткому чиновнику полиции пришлось сурово нахмуриться. Чтобы не поддаться жалости. Все-таки у него это слабое место. Родион строго потребовал рассказывать все как было. Быстро и четко.

— Я… я… — задохнулся Хохолок.

— Понятно, что вы. Постучали в дверь с вином и бокалами. Сколько было на часах?

— В…в…во…восемь… Макар просил разбудить, хотел, чтоб вместе на развес картин пошли… А вина у меня, господин полицейский, не было.

— Далее…

— Макар из-за двери крикнул, что встал уже, но хочет что-то подправить, его не ждать, просил передать, что будет позже.

— Но вы настаивали, чтоб он открыл.

— Зачем же… Взрослый человек, сам знает, что делает. Я в Общество пошел картину относить.

— Об этом полиции уже известно. Когда вернулись?

— Примерно в половине десятого… Макар так и не появился. Ну, я и решил проверить, может, заснул, с ним бывало… Стучу, он — молчок. Тут меня бес дернул, думаю: загляну, вдруг картина еще на месте… Достал ключ… Он…

— Нам известно, где его держал Гайдов. Открыли дверь, зашли. И что же?

— Макар лежит на столе и точно спит. Я ему говорю: ты чего развалился? А он не отвечает. Подошел и вижу… у него на виске… а на полу… Ой, нет сил вспоминать! — Глазков закрыл ладонями лицо. Ну прямо как барышня, честное слово.

— Картину как вынесли? — безжалостно спросил Родион.

Съехав ладошками, будто утерся, Глазков прошептал:

— Не было ее! Мольберт пустой стоял!

— Испугались, но заметили пропажу? Как странно.

— Да как же не заметить… Сколько ходил, пытался разузнать, взглянуть хоть одним глазком, так нет… Макар ее черным завешивал, а тут — пустота. Невольно взгляд упал…

— И как же поступили?

— Кое-как выбрался на лестницу, вроде полицию надо вызвать. А как вызвать, если на меня сразу подумают: я ведь в лужу крови заступил. Что тут делать? Дверь запер и ключ на место положил. По лестнице сбежал, заставил себя по двору медленно пройти, чтобы никто не подумал, а уж потом сюда и до вечера не вылезал… Честное слово, господин полицейский, чистая правда!

Илюша смотрел на грозного стража закона со страхом и надеждой. Даже хохолок как-то по-своему пытался помочь хозяину.

— Вы, конечно, ловко историю сплели, но… — Ванзаров выдержал паузу, становившуюся с каждой секундой все более угрожающей, — есть свидетель, который все видел. И в убийстве обвинял вас. Причем публично.

— Откуда вы…

— Полиции все известно. Чем же Шилкович вам угрожал?

— Не угрожал! Считал, что из-за меня с Макаром что-то случилось, раз его нет… Такая глупость. Сам небось это и натворил. Друг назывался, а таланту Макарки завидовал страшно, до слез… Вот и выдумал чушь, чтоб на меня свалить.

— Шилкович — ваш сосед. Не слышали, когда он выходил утром?

— В ссоре мы были до того… Так, ерунда, но я принципиально не разговаривал с Ольгердом… А тут он как с цепи сорвался: подбежал, говорит — это из-за тебя картины нет, что натворил с Макаром? Ну, я, конечно, спуску не дал…

— То есть он знал, что с Гайдовым что-то случилось.

— Именно так. А я тут ни при чем… Уж так вышло.

— Где найти Шилковича?

— Что его искать… — Илья испустил тяжкий вздох. — Сидит в соседнем зале… Между нами теперь все кончено… Позвольте!.. Так что же я забыл?.. Макар жив?! Скажите же, что с ним?!

Грозный чиновник мольбу пропустил мимо ушей и потребовал от художника не отходить от графинчика до вечера под страхом немедленного ареста филерами, которые засели в засаде, буквально обложив «Вену» кольцом. И, не простившись, отправился в соседний зал.