- О нет, отец Фернандес! - пылко воскликнул юноша. - Вы просто не хотите заглянуть в пропасть, боитесь увидеть там тени ваших собратьев. Это вы сделали нас такими, каковы мы сейчас. Когда народ угнетен, он научается лицемерию; кому неугодна истина, тому преподносят ложь: тираны порождают рабов. Вы говорите: мы безнравственны. Пусть так! Хотя статистика могла бы вас опровергнуть - у нас не встретишь преступлений, какие совершаются у народов, похваляющихся своей нравственностью. Но не буду сейчас разбираться, в чем сущность национального характера и как влияет воспитание на нашу нравственность. Согласен, у нас есть недостатки. Но кто этому виной? Мы, покорно склонившие перед вами голову, или вы, в чьих руках уже три с половиной столетия находится наше воспитание? Если за три с половиной столетия скульптор сумел создать лишь карикатуру, он бездарен...
- Или материал никуда не годится.
- Тем более он бездарен, ибо, зная, что материал негодный, не бросает работу и тратит время попусту... И не только бездарен, но к тому же обманщик и вор, ибо, понимая бесполезность своего труда, продолжает его, чтобы получать жалованье... И не только вор, но еще и подлец, ибо не дает другому скульптору испробовать свое умение! Пагубное усердие тупицы!
Возражение было сильное, отец Фернандес не смог ничего ответить. Он смотрел на Исагани, чувствуя в юноше огромную, несокрушимую волю. Впервые в жизни он должен был признать, что побежден студентом-филиппинцем.
Отец Фернандес уже раскаивался, что затеял спор. Чтобы выйти из затруднения, в которое его поставил этот грозный противник, монах решил прикрыться надежным щитом - свалить все на правительство.
- Вы обвиняете нас во всех грехах, потому что мы к вам ближе, а других виновников не замечаете, - сказал он несколько мягче. - Что ж, это естественно и не удивляет меня. Народ ненавидит солдата или жандарма, который его арестовывает, но не судью, отдающего приказ об аресте. И вы и мы пляшем под одну музыку: если вам приходится поднимать ногу одновременно с нами, не вините нас - вините музыку, которая заставляет нас всех двигаться в такт. Неужто вы и впрямь считаете монахов бессердечными, потерявшими совесть людьми? Неужто вы полагаете, что мы не желаем народу добра, не думаем о нем, забыли о своем долге, что мы только едим и пьем, чтобы жить, и живем, чтобы властвовать? Если бы это было так! Но нет, и вы и мы подчиняемся музыке. И наше положение хуже, мы находимся между молотом и наковальней - либо вы нас прогоните, либо нас прогонит правительство. Сейчас повелевает оно, а у кого власть - у того и сила и пушки!
- Значит, правительство желает, - горько усмехнулся Исагани, - чтобы народ прозябал в невежестве?
- О нет, я вовсе не хотел этого сказать! Я только имею в виду, что порой верования, теории и законы, провозглашенные с наилучшими намерениями, приводят к самым плачевным последствиям. Поясню на примере.
Сколько издают законов, чтобы искоренить малое зло, причиняя тем самым зло гораздо большее: corruptissima in republica plurimae leges [Величайшее зло для государства - множество законов (лат,.)], - сказал Тацит. Чтобы пресечь одно жульничество, принимают тысячи оскорбительных предосторожностей, которые тотчас пробуждают у всех желание обойти их и насмеяться над ними: чтобы толкнуть народ к преступлениям, достаточно усомниться в его добродетели. Издайте какой-нибудь закон, даже не сдесь, а в самой Испании, и вы увидите, как усердно парод станет искать способ нарушить его; законодатели наши забыли простую истину: чем старательней прятать вещь, тем сильней все хотят ее увидеть. Почему плутовство и хитрость считаются главными свойствами испанского характера, тогда как вряд ли есть в мире народ столь благородный, гордый и великодушный? Да потому, что наши законодатели - о, с наилучшими намерениями! - усомнились в его благородстве, уязвили его гордость, оскорбили его великодушие! Хотите проложить в Испании дорогу среди скал? Повесьте там указ, запрещающий передвижение, и народ в знак протеста свернет с торной дороги и начнет карабкаться на утесы. Стоит какому-нибудь законодателю запретить в Испании добродетель и предписать порок, как назавтра все станут добродетельными!
Немного помолчав, доминиканец продолжал:
- Но вы, пожалуй, скажете, что мы уклонились в сторону. Вернемся же к нашему предмету... Поверьте, в пороках, от которых вы страдаете, не следует винить пи нас, ни правительство; их причина в несовершенном устройстве нашего общества - qui multum probat nihil probat [Кто приводит много доказательств, тот ничего не доказывает (лат.)], - которое губит себя чрезмерной предусмотрительностью, не делает необходимого, но усердствует в излишнем.
- Если вы признаете, что ваше общество так несовершенно, - возразил Исагани, - зачем тогда беретесь наводить порядок у других, а не занимаетесь своими делами?
- Мы удаляемся от предмета, мой юный друг. Надеюсь, теорию фактов вы признаете...