Флибустьеры

Первое действие окончилось. Маркиз нанял в служанки Серполетту и робкую Жермену - инженю труппы, а в кучера - бестолкового Гренише. Под громкие аплодисменты они выбежали на сцену, взявшись за руки, хотя пять секунд назад бранились и чуть было не подрались; раскланиваясь направо и налево, они стали благодарить любезную манильскую публику, причем актрисы не забывали обменяться взглядами со своими поклонниками.

Поднялась легкая суматоха: одни спешили за кулисы поздравить актрис, другие - в ложи, засвидетельствовать почтение знакомым дамам, третьи собирались в фойе, чтобы высказать свое мнение о пьесе и актерах.

- Разумеется, Серполетта лучше всех! - с апломбом заявил один.

- А мне больше нравится Жермена - это идеальный тип блондинки.

- Но у нее нет голоса!

- А зачем мне ее голос?

- Потом, она чересчур высока!

- Пхе! - поморщился Бен-Саиб. - Всем им грош цена, разве это актрисы!

Бен-Саиб был критиком в газете "Глас единения", и пренебрежительный отзыв сильно возвысил его в глазах собеседников. О, ему не так-то легко угодить!

- У Серполетты нет голоса, Жермена неуклюжа.

И вообще разве это музыка, разве это искусство? - торжественно заключил он.

Лучший способ прослыть великим критиком - хулить все подряд. К тому же из театра прислали в редакцию всего два билета...

Публика недоумевала: чья ложа пустует? Вот уж кто всех перещеголяет, явится самым последним!

Невесть откуда разнесся слух, что место в ложе куплено Симоуном. И в самом деле, ювелира не было в театре - ни в партере, ни в театральной уборной.

- А между тем я сам видел, он днем беседовал с мосье Жуй, - сказал кто-то.

- И подарил колье одной из актрис...

- Кому же? - любопытствовали дамы.

- Разумеется, самой смазливой, той, что не сводила глаз с его превосходительства!

Понимающие взгляды, подмигиванья, возгласы удивления, сомнения...

- Строит из себя какого-то Монте-Кристо! - заметила дама, кичившаяся своей образованностью.

- Или королевского поставщика! - прибавил ее обожатель, уже ревнуя к Симоуну.

В ложе, где сидели студенты, остались только Пексон, Сандоваль и Исагани. Тадео пошел развлекать дона Кустодио беседой о его любимых проектах, а Макараиг отправился переговорить с Пепай.

- Вот видите, дорогой Исагани, - разглагольствовал Сандоваль, изящно жестикулируя и стараясь придать голосу приятную звучность, чтобы его слышали в соседней ложе дочки того самого богача, который задолжал Тадео. - Ведь я Еcворил вам, во французском языке нет того богатства звуков, того разнообразия, той мелодичности, что в испанском. Я не понимаю, не представляю себе, не в силах вообразить, как могут у французов быть ораторы, я даже сомневаюсь, были ли они когда-либо и есть ли теперь, разумеется, если употреблять слово "оратор"

в точном смысле, в истинном смысле этого понятия. Ибо не следует путать слово "оратор" со словами "говорун"

или "краснобай". Говоруны и краснобаи найдутся в любой стране, во всех уголках населенного мира - и среди флегматичных, сухих англичан, и среди живых, впечатлительных французов...

Далее следовал великолепный обзор наций с поэтическим описанием характера каждой и самыми роскошными эпитетами. Исагани кивал головой, думая о Паулите, чей взгляд он перехватил. О, этот взгляд так много ему говорил, так много обещал! Исагани пытался разгадать, что выражали ее глаза. Уж они-то обладали истинным красноречием!

- А вы, поэт, раб рифмы и метра, вы, дитя муз, - продолжал Сандоваль, элегантно взмахнув рукой, как бы приветствуя божественных девятерых сестер. - Можете ли вы себе представить, чтобы столь неблагодарный, столь немузыкальный язык, как французский, дал миру поэтов, равных по величию нашим Гарсиласо, Эррере, Эспронседе и Кальдерону?*

- Однако, - заметил Пексон, - Виктор Гюго...

- Ах, друг мой Пексон, если Виктор Гюго поэт, то лишь благодаря тому, что жил в Испании... Ведь всем ясно как божий день - и даже сами французы, которые так завидуют Испании, это признают, - что своим талантом, своим поэтическим даром Виктор Гюго обязан Мадриду, где прошло его детство. Там он впитал в себя первые жизненные впечатления, там развился его ум, там расцветилось красками его воображение, там созрело .его сердце и родились прекраснейшие вымыслы его фантазии. И в конце концов, кто такой Виктор Гюго?

Разве можно его сравнить с нашими современниками...

Но тут разглагольствования оратора были прерваны приходом Макараига. С грустным лицом и горькой улыбкой Макараиг молча протянул Сандовалю записку.

Сандоваль прочел вслух:

"Моя голубка! Письмо твое пришло слишком поздно, я уже представил комиссии свое решение, и оно было одобрено. Но я словно угадал твои мысли, решил дело так, как того хотели твои подопечные.

Я буду в театре и подожду тебя у выхода.

Твой верный голубок Кустодийчик".

- Славный человек! - растроганно воскликнул Тадео.

- В чем же дело? - спросил Сандоваль. - Я не вижу тут ничего плохого, напротив!

- О да, - печально усмехнулся Макараиг.- - Дело решено в нашу пользу! Я только что говорил с отцом Ирене!

- И что он сказал? - поинтересовался Пексон.