Флибустьеры

- С кем вы - с правительством или с нами? - настаивал Симоун. - С угнетателями или с народом? Решайте, время не ждет! Я пришел спасти вас ведь мы связаны дорогими воспоминаниями!

- С угнетателями или с народом! - опять, как эхо, прошептал Басилио.

Потрясенный, он смотрел на ювелира полными ужаса глазами, чувствуя, что руки и ноги его холодеют. Смутные видения вихрем проносились в его мозгу: улицы, залитые кровью, стрельба со всех сторон, груды мертвых тел, раненые и (вот она, сила призвания!) он сам в халате хирурга отрезает ноги, вынимает пули...

- Правительство в моих руках, - говорил тем временем Симоун. - Я заставил его распылить свою жалкую армию, истратить и без того скудные средства в бессмысленных кампаниях, прельщая его наживой. Сейчас все эти сановники сидят в театре и безмятежно развлекаются, мечтая о приятной ночи, но, верьте мне, ни один из них уже не уснет в своей постели... В моем распоряжении полки и отряды добровольцев: одних я убедил, что восстание будет поднято но приказу генерала, другим внушил, что затеяли его монахи, кое-кого подкупил деньгами, должностями, обещаниями; но многие, очень многие движимы местью, ибо их поставили перед выбором умереть или убивать... Там, внизу, ждет кабесанг Талес, он проводил меня до самого вашего дома! Еще раз спрашиваю: вы с нами, ЕЛИ вы предпочитаете навлечь на себя ярость моих людей? Помните, кто в решающие минуты занимает нейтральную позицию, на того обрушивается ненависть обеих враждующих сторон.

Басилио несколько раз провел рукой по лицу, словно желая очнуться от кошмара; его лоб был покрыт холодной испариной.

- Решайтесь же! - повторил Симоуп.

- Что... что мне надо делать? - спросил юноша елабым, прерывающимся голосом.

- О, ваша задача очень простая, - поспешно ответил Симоун, и лицо его осветилось надеждой. - Я руковожу восстанием и не могу отвлечься даже на час. Так вот, я даю вам отряд и прошу вас, пока власти будут отражать атаки повстанцев в разных концах города, взломайте ворота обители святой Клары и вызвольте оттуда особу, которую вы один, кроме меня и капитана Тьяго, знаете в лицо. Опасность вам не грозит.

- Марию-Клару! - воскликнул юноша.

- Да, да, Марию-Клару! - повторил Симоун, и впервые в его голосе зазвучали мягкие, человечные нотки. - Я хочу ее спасти, ради этого я остался жить, вернулся сюда... Ради этого поднимаю восстание, ибо только восстание распахнет передо мной ворота монастырей!

- Увы! - горестно развел руками Басилио. - Поздно, слишком поздно!

- Почему? - нахмурился Симоун.

- Мария-Клара умерла!

Симоун вскочил с места и кинулся к юноше.

- Умерла? - сверкнув глазами, воскликнул он.

- Сегодня, в шесть часов пополудни. Сейчас ее, наверно, уже...

- Вы лжете! - прорычал Симоун, страшно побледнев. - Вы лжете! Мария-Клара жива, Мария-Клара должна быть жива! Это просто увертка труса... Она не умерла, этой ночью я освобожу ее, а если нет, завтра умрете вы!

Басилио посмотрел на него с состраданием.

- Несколько дней назад она слегла, я ходил в монастырь справляться о ее здоровье. Вот видите, письмо отца Сальви, его принес отец Ирене. Капитан Тьяго проплакал весь вечер, целовал портрет дочери, просил у нее прощенья, потом накурился опиума... В монастыре уже звонили за упокой ее души.

- А-а! - застонал Симоун, схватился обеими руками за голову и словно окаменел. В самом деле, он слышал погребальный звон, когда бродил у монастыря!

- Умерла! - прошептал он еле слышно. - Умерла!

Умерла! А я и не повидал ее! Умерла, не зная, что я живу ради нее, умерла в страданиях...

Грозная буря бушевала в его груди, буря с вихрями и громами, но без капли дождя; из уст рвались стоны, рыдания без слез. Он почувствовал, что не владеет собой, что слезы сейчас хлынут из глаз, точно раскаленная лава, и выбежал из комнаты. Басилио услышал его торопливые, неверные шаги на лестнице, затем приглушенный крик, протяжный, душераздирающий крик, похожий на предсмертный стон. Юноша привстал со стула, бледный, дрожащий. Но шаги постепенно затихли, и наконец внизу хлопнула входная дверь.

- Бедный страдалец! - со слезами на глазах прошептал Басилио.

Он позабыл о занятиях; глядя перед собой в пространство, он думал о судьбе этих двух влюбленных - богатого, образованного, независимого юноши, которому жизнь сулила одни радости, и девушки, прекрасной, как мечта, чистой, преданной, невинной, взлелеянной с любовью и нежностью, девушки, созданной для счастья, для мирных радостей в кругу семьи, для поклонения света. И что же - губительный рок судил ему, не зная покоя, скитаться по земле среди потоков крови и слез, творить зло вместо добра, унижать добродетель и поощрять порок, меж тем как она медленно угасала в мрачных стенах монастыря, где искала покоя, а обрела страдания, куда вошла чистой и непорочной и где скончалась ныне, как сломанный цветок!..