Читаем Флибустьеры полностью

Действительно, Хуанито позволил себе эту неосторожность. С самого начала представления он притворялся, будто все понимает: с миной знатока улыбался, хохотал и аплодировал в нужных местах, как если бы ни одно слово от него не ускользало. Как это ему удавалось? Ведь он даже не следил за мимикой актеров. Но хитрец знал, что делает. Он шептал Паулите, что не желает утомлять глаза и смотреть на сцену, когда рядом есть куда более прекрасные женщины... Паулита краснела, прикрывала личико веером и украдкой поглядывала на Исагани, который, не улыбаясь и не хлопая, равнодушно смотрел на представление.

Досада и ревность охватили Паулиту. Неужто Исагани влюбился в этих дерзких комедианток? Настроение у нее испортилось, она даже не слушала восторженных похвал доньи Викторины ее любимчику Пелаэсу.

Хуанито играл роль на славу: он то с неудовольствием покачивал головой - в это время в зале раздавался кашель, а кое-где и ропот; то одобрительно улыбался - и секунду спустя публика начинала аплодировать. Донья Викторина была в восторге, у нее даже появилась мысль, не выйти ли ей за Хуанито замуж, когда дон Тибурсио умрет. Ведь Хуанито знал французский, а де Эспаданья не знал! И она принялась напропалую кокетничать с Хуанито. Но тот даже не обратил внимания на эту перемену тактики, он не сводил глаз с сидевших в партере коммерсанта-каталонца и швейцарского консула, которые, как он заметил, беседовали по-французски; следя за выражением их лиц, плутишка искусно морочил своих соседок.

Сцена следовала за сценой, персонажи появлялись и уходили, одни смешные и чудаковатые, как бальи и Гренише, другие благородные, обаятельные, как маркиз и Жермена. Публика от души развеселилась, когда пощечина, которую Гаспар предназначал трусу Гренише, досталась чванливому бальи и парик этого спесивца взлетел в воздух. На сцене начался переполох, и занавес опустился.

- А где же канкан? - жалобно спросил Тадео.

Но занавес тотчас взвился снова. Теперь сцена изображала рынок по найму слуг: там стояли три столба с табличками - на одной было написано "servantes" [Служанки (франц.)], на другой "cochers" [Кучера (франц.)], на третьей - "domestiques" [Слуги (франц.)]. Обрадовавшись случаю, Хуанито повернулся к донье Викторине и сказал достаточно громко, чтобы услышала Паулита:

- Servantes - значит слуги вообще, a domestiques - домашние слуги...

- А какая разница между servantes и domestiques? - спросила Паулита.

Наш знаток не смутился.

- Domesticues - это те, кого уже одомашнили. Вы, конечно, заметили, что некоторые тут смахивали на настоящих дикарей? Вот они-то и есть servantes.

- Совершенно верно! - подхватила донья Викторина. - Такие ужасные манеры! А я-то думала, в Европе все хорошо воспитаны. Правда, действие происходит во Франции... Ну, теперь мне все понятно!

- Тише! Тише!

Но вообразите положение Хуанито, когда ворота рынка открылись и искавшие места слуги начали выходить на сцену и становиться у столбов с табличками. Сперва появились лакеи, десяток парней грубоватого вида с веточками в руках; они расположились у столба с надписью "domestiques".

- Это домашние слуги! - пояснил Хуанито.

- И правда, вид у них такой, словно их только недавно приручили,заметила донья Викторина. - Поглядим теперь на дикарей!

На сцену, во главе с прелестной хохотуньей Соргголеттоы, выбежала дюжина девушек в праздничных платьях, у каждой был приколот к корсажу пучок цветов - все как на подбор хорошенькие, улыбающиеся, соблазнительные. Они, к ужасу Хуанитб, стали под табличкой "servantes".

- Вот как? - простодушно удивилась Паулита. - Неужто эти девушки - те самые дикари, о которых вы говорили?

- О нет, - невозмутимо ответил Хуанито. - Они просто перепутали, не туда стали... Дикари сейчас придут.

- Вот эти, с бичами?

Хуанито утвердительно кивнул, но на душе у него заскребли кошки.

- Выходит, девушки - это cochers?

На Хуанито напал приступ отчаянного кашля, зрители зашумели.

- Вон из зала! Пусть этот чахоточный убирается! - крикнул кто-то.

Чахоточный? Его назвали чахоточным в присутствии Паулиты? Хуанито вскочил с места - сейчас он проучит этого нахала, покажет ему, кто чахоточный! Дамы удерживали его, но это только придавало ему храбрости и задору. К счастью, диагноз поставил не кто иной, как дон Кустодио, а ему вовсе не хотелось привлекать к себе внимание, и он сделал вид, что весь ушел в свои критические заметки.

- Я спустил этому наглецу только потому, что я с дамами! - прорычал Хуанито, вращая зрачками не хуже заводной куклы. И, как бы для того, чтобы сходство с куклой было полное, яростно замахал руками.

В этот вечер Хуанито окончательно покорил сердце доньи Викторины: какая отвага, какая готовность постоять за свою честь! Она решила непременно выйти за него замуж, как только умрет дон Тибурсио.

А Паулита становилась все печальней, она думала о том, как это ее Исагани мог плениться девицами, которых называют "cochers". Слово cocher напоминало ей одно французское словечко, отнюдь не лестное [То есть "cochon" - поросенок], которое в ходу у учениц колледжа.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза