Флакон смерти №5

– …Что мы обо всем забудем. Это было, Павел прав, роковое наваждение, которое, однако, закончилось. Не самым приятным образом, точнее даже, весьма трагическим, дочка, но тут ничего не поделаешь. Теперь все может вернуться на круги своя. Молодой человек, этот Артем, сам виноват, не надо было лихачить. Хорошо, что он вас с Павлом не угробил, а только сам за свое неблагоразумие поплатился!

Ну да, судя по словам о наваждении, которое закончилось, и о том, что все может вернуться на круги своя, Павлик сумел вложить в голову отца свои незамысловатые идейки. Впрочем, отец ведь придерживался точно такого же мнения, и все, если уж на то пошло, развивалось не так уж плохо.

Если не считать того факта, что погиб ее любимый.

– Папа, ты ведь отлично знаешь, что его зовут не Артем, а Антон, – прервала его Зоя, тихо, но крайне настойчиво.

Да, погиб ее любимый, а она сама начала ощущать запахи, которых не должна была и не хотела ощущать.

Отец, играя карандашом, заметил:

– Ну, какая теперь разница, как его зовут, вернее, звали. Ну, Антон. Жаль, что он умер, но ведь человек смертен, причем, как говорил классик, самое ужасное, что внезапно смертен. С мамой ведь тоже было так…

С мамой, которая нырнула и не вынырнула.

И Антоном, который ехал и не доехал.

Отец, похоже, сам не замечал того, каким жестоким и бесчеловечным был его тон. Но ведь он, как, впрочем, и Павлик, хотел для нее только самого доброго.

А самое лучшее в их представлении было: продолжить учебу в меде, получить красный диплом, защитить кандидатскую, потом докторскую, стать заведующей кафедрой – и выйти замуж за Павлика.

Отец говорил и говорил, повторяя давно известные аргументы, а Зоя наблюдала за его рукой. Нет, не той, которой он играл карандашом, а другой – та лежала на столе и слегка подрагивала.

Как она этого раньше не замечала? А если и замечала, то не придавала значения.

А теперь, чувствуя запах гниловатой дыни, исходивший от отца, начала придавать.

Запах Паркинсона, который могла уловить только она одна.

– …И это значит, дочка, что ничего такого из ряда вон выходящего не произошло. Что ни делается, все к лучшему, он и погиб, его уже не вернуть…

Зоя снова тихо перебила отца:

– А то, что мама тогда нырнула и не вынырнула, тоже, по-твоему, из разряда «ничего из ряда вон выходящего не произошло», папа?

Раньше она никогда бы не решилась задать своему грозному отцу подобный вопрос, но прежде было все иначе.

Да, все…

Отец замолчал, и на его ресницах блеснули слезы. Зое стало жаль своего папку, она подошла к нему и, усевшись на столешницу, положила ему руку на плечо, чего раньше тоже никогда бы себе не позволила.

Но эти несколько недель изменили все.

Запах гниловатой дыни был просто невыносим, но даже если Игорь Борисович так пах, если это не было игрой ее обонятельного воображения, если этот запах могла воспринять только она сама – он все равно был и оставался ее любимым папкой!

– Папа, извини, мне не нужно было так говорить. Но и тебе не стоит так говорить об Антоне. Я его любила и люблю. Думаю, не меньше, чем ты любил и любишь маму.

Маму, которая нырнула и не вынырнула.

Отец внезапно всхлипнул – раньше за ним такого не наблюдалось! Она даже после смерти мамы ни разу не видела его плачущим, ни на людях, ни наедине.

Быстро справившись с накатившими на него чувствами, профессор странным тоном произнес:

– Дочка, ты сама понимаешь, что нам не остается ничего иного, как жить дальше без любимого человека. И не думаю, что этот… Антон одобрил бы твой уход из меда. Он ведь мне сам говорил, что он так поступил, потому что у него таланта не было, а у тебя, дочка, в отличие от этого… Антона талант имеется, и это я говорю тебе не как твой отец, а как преподаватель с многолетним стажем!

Отец говорил, а Зоя смотрела на его дрожащую руку, пытаясь при этом не замечать одуряющий запах гниловатой дыни, который исходил от Игоря Борисовича.

Решение было принято, в мед она возвращаться не намеревалась, и дело было не в ее таланте, а в том, что она не могла.

Не могла и раньше, и тем более теперь, после того, как обрела дар слышать все эти запахи.

Запахи человеческих болезней и немощи. И даже запах смерти.

Рука отца стала подрагивать сильнее, и Зоя произнесла:

– Папа, я приняла решение уйти из меда еще до знакомства с Антоном и уж точно до его гибели. И ничего на круги своя не вернется, ведь после смерти мамы мы тоже пытались делать вид, что все стало опять нормальным, но это была иллюзия, и ты сам прекрасно это понимаешь.

После смерти мамы, которая нырнула и не вынырнула. И после смерти Антона, который сел в автомобиль и не доехал.

Игорь Борисович, взглянув на дочку, произнес:

– Не торопись с принятием решения, давай поговорим. Вот и Павлик считает…

Зоя, вставая со стола и отходя к двери (там запах тоже ощущался, но не так явственно), отрезала:

– И замуж за Павлика я тоже не выйду. Я уже обо всем этом говорила и менять решение не намерена. Но я хочу поговорить с тобой не об этом, папа…