Флакон смерти №5

Павлик продолжал болтать, а Зоя концентрировалась на запахе дыни, который тонким шлейфом тянулся от докторши. Из палат, мимо которых они катили, доносились иные запахи, но девушка уже не замечала их, точнее, старалась их игнорировать.

Наконец, докторша зашла в одну из палат, и Павлик, затормозив, произнес:

– Ты ее знаешь? Хочешь поговорить?

Зоя сама не знала, чего она хотела, поэтому просто ответила:

– Давай подождем.

Они остались в коридоре, и Зоя попыталась разобраться в той обонятельной какофонии, которая ее окружала. Из-за двери любой палаты, от каждого, кто проходил мимо, шел какой-то своеобразный запах.

Запах, который не имел отношения ни к человеческому телу, ни к парфюмерии, ни к чему-то искусственному.

Запах, которого никто, кроме ее самой, не ощущал.

Запах, который, судя по всему, что-то означал.

Зоя поняла, что если закрыть глаза и попытаться разобраться в запахах, то она в состоянии не только их различать, но и вычленять.

Чесночный шел откуда-то из глубин коридора, и это был отнюдь не запах пищи, потому что к чесночному примешивалась нотка чего-то приторного.

Лимонный источали сразу две палаты напротив.

Знакомым ей запахом жирного и прогорклого обладал все тот же посетитель с букетом цветов, который, видимо, заплутав, брел по коридору от палаты до палаты, разыскивая нужную ему.

И, наконец, запах ландышей, которого она пока что не улавливала, но который вдруг возник словно ниоткуда.

– Ты не мог бы отвезти меня туда? – попросила Зоя, и Павлик повез кресло в соседний коридор. Молодой человек продолжал болтать о своем, а Зоя ощущала запах ландышей все сильнее и сильнее. Он, как и на кладбище, заглушал все остальное, причем еще пару минут назад она его не ощущала.

Так откуда же он взялся?

Мимо них промчался врач, а за ним, тарахтя дефибриллятором на тележке, медбрат. Они ворвались в одну из палат, и Зоя поняла – запах ландышей шел именно оттуда.

Из открытой двери донеслись врачебные команды:

– Желудочковая тахикардия… Первый разряд – бифазный на 120. Не заводится. Так, второй на 200… Триста амиодарона. Что за черт! Готовим эпинефрим…

Запах ландышей сделался абсолютно нестерпимым. Они несколько минут оставались в коридоре около открытой двери палаты, из которой наконец донесся монотонный голос:

– Все, не имеет смысла, прекращаем. Время смерти – шестнадцать тридцать восемь…

Время смерти…

Запах ландышей сделался до того сильным, что Зоя была не в состоянии сделать ни единого вздоха и только прошептала:

– А теперь обратно, прошу тебя, скорее!

Павлик, выполняя все ее просьбы, не задавал вопросов, и за это Зоя была ему очень благодарна. Потому что если бы он спрашивал, она бы не смогла дать ни одного вменяемого ответа.

Не говорить же ему, что она воспринимает запахи, которых никто, кроме нее, не улавливает. И что, похоже, это были запахи…

Ну да, чего?

Зоя даже боялась предположить, желая одного: отделаться от навязчивого запаха прелых ландышей, идущего от палаты, где только что прекратили реанимационные действия.

От палаты, где только что, в шестнадцать тридцать восемь, кто-то умер.

Они вывернули из-за угла и едва не столкнулись все с той же усталой докторшей, пахнущей гниловатой дыней.

Та, обогнув их, ничего не сказала, а Зоя, глядя ей в спину, ощутила тот же аромат, который шел от пожилой женщины с красными бусами на кладбище.

И от отца.

– Ты что, ее все-таки знаешь? – снова спросил Павлик. – Хочешь с ней поговорить?

Нет, Зоя не хотела, потому что понятия не имела, о чем. Не о своем же восприятии запахов и не о том, что…

Она почувствовала, что ее буквально трясет.

Не о том же, черт подери, что у этой докторши, не исключено, Паркинсон в начальной стадии, о чем, вероятно, та еще сама не знает, потому что запах гниловатой дыни еще несильный.

– Отвези меня обратно в палату, – жалобно попросила Зоя, вдруг ощутив, что абсолютно обессилена. Эта концентрация на чужих запахах, доступных только ей одной, ужасно утомила ее и лишила всей энергии.

Когда она наконец оказалась в кровати, Павлик заботливо накрыл ее легким одеялом и поправил подушку, болтая о том, что и перекусить бы неплохо, но только не больничной едой. Зоя, ощущая, что ее тянет в сон, произнесла:

– А ведь ты тоже читал, что собаки могут учуять человеческие болезни?

Не удивленный очередной сменой темы, аспирант меда важно ответил:

– Ну да, и не только, кажется, собаки! Тех даже тренируют на распознавание каких-то форм рака. И болезни Альцгеймера. И Паркинсона тоже. Ведь если человек заболевает, и это научно доказано, меняется химический состав его организма, хотя бы минимально. Человеческий нос уловить это не в состоянии, а вот собачий может. В Интернете я недавно читал, что одна кошка ластилась к своей хозяйке, все время пытаясь сесть той в кровати на голову, а потом у хозяйки случился инсульт! Кошка, не исключено, чувствовала предшествовавшие этому изменения и пыталась предупредить! Кошки – они такие умные животные. Помнишь моего Барсика, который потом под колеса этого идиота попал? Ну, так вот, однажды Барсик…