- Двадцать один, - ответила она, зная, что сейчас последуют удивленные восклицания. Чтобы предупредить их, она тут же добавила: - Я выпущена досрочно, с четвертого курса, но мне пришлось поработать в больницах еще до выпуска, и вот теперь - в армейском госпитале.
- Черт знает что! Присылают девчонок! Здесь не институт благородных девиц, а фронт! - закричал он.
Так началось это знакомство. Скоро Степанов убедился в том, что ему прислали неплохую помощницу. Она обрабатывала всех легко раненных и уверенно ассистировала во время операций. Недели две спустя, после того как оба они всю ночь провели за работой, Степанов заявил:
- Из вас все-таки получится врач, если не убьют до этого, разумеется.
Марина улыбнулась. Толстые губы Степанова, окруженные со всех сторон густой щетиной, тоже изобразили подобие улыбки. С этого момента они стали друзьями, хотя Степанов вовсе не перестал орать на нее по всякому поводу и без повода.
Сейчас, сидя на завалинке в тени, Марина пыталась вспомнить, что произошло с тех пор, как ее по собственной просьбе откомандировали на передовой медицинский пункт стрелковой дивизии. Но сколько она ни напрягала память, ей представлялось одно и то же: волосатые руки Степанова, которые неустанно зашивали, бинтовали, извлекали осколки, накладывали гипсовые повязки. Только об одном странном впечатлении, не имевшем отношения к работе, Марина не могла забыть. В ту ночь, когда она приехала, ей послышалось, будто офицер, который привез их, назвал фамилию: Сомин. Она пыталась уверить себя, что ей почудилось это. Неужели же эта встреча, желанная, долгожданная встреча, уже прошла, как проходит встречный поезд? Неужели же это действительно был Володя, и она не успела сказать ему ни слова?
Раза два Марина получала весточки от отца. Константин Константинович был все время в разъездах по госпиталям и частям армии. Он обещал наведаться в шахтерскую дивизию. "Хоть бы на десять минут заехал!" мечтала Марина. Она не чувствовала себя одинокой, но за последние полгода привыкла видеть отца часто, советоваться с ним обо всем и теперь тосковала без его сдержанной ласки.
"Пора, однако, и честь знать! Хватит лодырничать!" - упрекнула себя Марина. Она поднялась с завалинки и вошла в каморку, отгороженную фанерными листами. Доктор Степанов лежал на койке. Его толстый живот вздувался горой под халатом. Ноги в нечищенных сапогах упирались в стену. Глаза были закрыты, но по дрожанию век Марина убедилась, что он не спит.
- Опять сердце, Максим Тимофеевич?
- Пустяки, пройдет. - Степанов открыл глаза. - Как тот солдат с ранением в грудную клетку?
- Плохо. Даша дежурит возле него.
- А! Даша!..
Дашенька - медсестра, прибывшая вместе с Мариной, не пользовалась доверием Степанова. Ей доставалось от него ежедневно, особенно после того случая, когда начальник медпункта обнаружил толстенькую Дашеньку в овражке с рыжим матросом, который нашептывал ей что-то под аккомпанемент гитары.
- Отдыхайте, - сказала Марина. - Я пойду посмотрю.
Степанов все же попытался встать, но тяжело плюхнулся на койку:
- Что-то малость подгулял я, доктор. Дайте-ка мне руку!
Марина принесла нитроглицерин, но Степанов о нем и слышать не хотел. Он встал, опираясь на плечо Марины:
- А вы сильная! Такую тушу выдержит не всякая.
- Я ведь спортсменка, Максим Тимофеевич. Да лягте вы, ради бога. Честное слово, напишу отцу, чтобы вас забрали с передовой.
- Кому? Какому отцу? - Степанов угрожающе сдвинул брови. - При чем тут ваш отец? - И вдруг его осенило. - Как же вы смели не сказать мне с самого начала, что вы дочь Шарапова?
- Но это же само собой попятно, раз я Шарапова! - пробовала отшутиться Марина.
- Ничего не понятно! - Степанов рассердился по-настоящему. - Мало ли на свете Шараповых? Да знай я, что вы - дочь главного хирурга армии - ни за что не взял бы к себе на пункт. Не люблю иметь дело с родственниками начальства!
- Ну, отправьте меня, - виновато улыбнулась Марина, - только не надо сейчас сердиться.
Увидев, что лаской на буйного доктора не повлияешь, она силой уложила его на подушку и сказала строго, как больному:
- Лежать спокойно! У меня и без вас дела хватит!
Степанов покорно принял нитроглицерин и пробормотал:
- Нет, доктор, сейчас я уже вас отсюда не отправлю, будь вы племянницей самого Бурденко.
Марина пошла к солдату, раненному в грудь. Он спал.
Дашенька приложила короткий палец к губам и прошептала:
- Пожалуйста, доктор, посидите с ним минутку. Мне очень надо выйти.
В окошке без стекла, прорезанном недавно в глинобитной стенке по распоряжению Степанова, показались два глаза, рыжий чуб и бескозырка.
Дашенька шариком выкатилась в дверь, а Марина взяла руку раненого и начала считать пульс. "Неужели он где-то рядом, - думала она, - его могут привезти с партией раненых, как вот этого паренька, а могут и не довезти..." Далекая ночь в Подмосковье вспомнилась ей так ярко, будто это было вчера. "Глупый, милый Володя, если бы ты знал, как я люблю тебя, ты уж, наверно, сам нашел бы меня..."